Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов

Все это сопровождалось истерией. Люди боялись заразиться от того, что лизнут почтовую марку. Многие опасались библиотечных книг, на страницах которых могли обитать туберкулезные бациллы, оставленные предыдущим читателем. Народ требовал, чтобы все книги окуривались, прежде чем снова вернуться в оборот. Поэтому Нью-Йоркская публичная библиотека отсылала возвращенные книги в Департамент здравоохранения, где книги проходили «процедуру дезинфекции посредством формальдегидного газа под давлением. Книги помещаются в герметичную камеру и развешиваются в ней таким образом, чтобы все страницы подверглись воздействию поднимающихся паров»{147}. По тем же причинам банки, уступив натиску клиентуры, требовавшей «чистых денег», начали стерилизовать монеты, а Министерство финансов списывало старые банкноты и заменяло их новыми, незагрязненными. Одна из нью-йоркских лабораторий провела исследования и обнаружила, что на грязной монетке обитает порядка 26 000 живых бактерий, а на захватанной купюре – 73 000.

Стремительно вышли из моды усы и бороды, бывшие столь популярным атрибутом красоты на протяжении второй половины XIX в. Ведь бактерии могли угнездиться среди волосков и упасть с них кому-то в еду или остаться на губах после поцелуя. Некоторые представители органов здравоохранения и впрямь считали поцелуи делом крайне опасным и рекомендовали вовсе от них воздерживаться. В 1902 г. газета The Atlanta Constitution провела на улицах города неформальное исследование прохожих мужского пола и констатировала, что бороды были замечены лишь у пяти процентов мужчин, хотя «всего несколько лет назад каждый третий мужчина на Бродвее был с бородой». Статья выражала обеспокоенность: «Скоро мы станем таким же безбородыми и безусыми, как во времена Наполеона»{148}.

Боязнь туберкулезной палочки охватила и церкви, что вылилось в протесты против использования общих чаш для причастия и окропления святой водой направо и налево. Из тех же соображений общественность начала борьбу с общими железными кружками у питьевых фонтанчиков и с повторным использованием в кафе стеклянных или металлических чашечек для мороженого. В то же время во многих городах жители выступали с петициями против учреждения в их районах туберкулезных отделений и диспансеров. Горожане опасались, что амбулаторные пациенты и их родственники станут ездить в лечебные учреждения на общественном транспорте и оставят палочку Коха на ремнях, поручнях и полах автобусов и трамваев. Если району грозила такая опасность, цены на недвижимость там резко падали.

Окончательно и бесповоротно границу между чахоткой и туберкулезом провели владельцы фешенебельных отелей на побережьях Франции и Италии, где так любили отдыхать и лечиться состоятельные чахоточные пациенты. Узнав, что за открытие сделал Кох, содержатели пансионов объявили: отныне они постояльцам с туберкулезом не рады. Потому что те своим кашлем отпугивают других гостей и угрожают здоровью работников. Чахотка, вне всяких сомнений, утратила весь романтические флер. Однако в 1901 г. газета New York Tribune выразила мнение, что дело зашло уж слишком далеко:

Американский народ и наши чиновники с рвением, отстающим от знаний, рискуют впасть в этой охоте за чахоточными больными в бессмысленные и жестокие крайности. Со стороны части общества, узнавшей о заразном характере этой болезни, мы наблюдаем тенденцию к панике и скверным поступкам вроде поджогов инфекционных больниц, которые мы время от времени наблюдаем. ‹…›

В Калифорнии и Колорадо ведутся разговоры о запрете на въезд для больных из других штатов, и есть опасность, что понятное и естественное стремление уберечься от чахотки станет оправданием жестокости, скорее присущей Средневековью{149}.

И тем не менее это новое и повсеместно распространенное ощущение, что туберкулез угрожает здоровью и благополучию всего общества, никуда не делось. В 1908 г. уполномоченный по здравоохранению города Нью-Йорка доктор Томас Дарлингтон охарактеризовал эту болезнь как колоссальную разрушительную силу, ежедневно уносящую в США 400 жизней и ежегодно требующую 300 млн долл. на ее профилактику и лечение. Дарлингтон утверждал, что крупные стихийные бедствия, как, в частности, разрушительное землетрясение в Вальпараисо в 1906 г., меркнут на фоне ущерба, причиняемого туберкулезом, хотя, к счастью, общественность наконец-то осознала, насколько он губителен.