Чтобы предотвратить эмоциональное напряжение и физические излишества, разнополые пациенты проживали отдельно друг от друга, а их попытки завязать душевные или любовные отношения пресекались. Кроме того, строгие правила запрещали азартные игры, бранные слова и употребление табака. Такой почти монашеский образ жизни придавал лечению покоем не только медицинскую, но еще и дисциплинарную функцию. Во время долгих часов, которые пациенты проводили в горизонтальном положении на террасах и верандах, они постоянно были на виду, как паноптикуме – в идеальной тюрьме, придуманной Иеремией Бентамом, где всего один надзиратель мог наблюдать за всеми заключенными одновременно. Наказания тоже были, и суровые: несоблюдение правил каралось изгнанием. Американский пульмонолог Френсис Поттенджер обосновывал эту меру так:
Санаторий – учреждение, где с помощью чистого свежего воздуха, диеты и научного подхода лечение туберкулеза можно осуществлять максимально эффективно. ‹…› И хотя прекрасных результатов можно добиться и за пределами санатория, там все-таки невозможно обеспечить ни полного контроля за всеми действиями пациента, ни обоюдной заинтересованности в результате и, как следствие, полноценного сотрудничества между пациентом и врачом, ни живительной дружественной поддержки, которая возникает в большой группе людей, проходящих через те же испытания, прилагающих усилия для достижения той же цели и постоянно наблюдающих, как они сами и их товарищи неуклонно продвигаются к выздоровлению. Эту духоподъемную атмосферу санатория невозможно переоценить{155}
.Совершенно очевидно, что санатории были учреждениями, где царили патернализм и иерархия, а медицинский персонал располагал огромными полномочиями для эффективной реализации терапевтических и просветительских концепций, провозглашенных Бремером и Трюдо. Однако крайне привлекателен санаторный образ жизни был и для большинства пациентов. До появления антибиотиков только он дарил убедительную и единственную надежду на исцеление от ужасного смертельного недуга. А кроме того, попав на лечение, бедняки, которые и составляли львиную долю чахоточных пациентов, оказывались в безопасном месте, где их хорошо кормили и избавляли от неприятных новостей. К тому же санатории обычно заботились об экономическом будущем пациентов после выписки. Они получали рекомендации относительно профессий, которые еще доступны им на рынке труда, и, достигнув хороших результатов на пути к выздоровлению, обучались в санатории новым полезным навыкам. Некоторым пациентам учреждение даже предлагало работу в благотворительных компаниях, например на производственных предприятиях Reco и Altro, которые нанимали рабочих из числа пациентов с «угнетенным» туберкулезом на неполный день и для выполнения относительно простых задач вроде изготовления одежды, часов и ювелирных изделий.
Неудивительно, что Саранак-Лейк был завален заявками, и в 1920 г. на одно место там претендовало 20 человек. Спрос был такой, что и за пределами санатория начался экономический бум. В городе появилось множество коммерческих коттеджей для отдыха, принимавших чахоточных больных, которым отказал санаторий. Эти организации предлагали урезанную версию лечения покоем, но следовали рекомендациям, разработанным Трюдо, и курировались подготовленным им медицинским персоналом, а подчас и лично Трюдо, который служил мэром этого городка. Зачастую такие коттеджные комплексы предлагали услуги определенной группе пациентов: некоторые брали тяжелых больных, другие принимали итальянцев или женщин.