У Саранак-Лейк не было репутации заведения, наводящего страх, оно, наоборот, славилось атмосферой оптимизма, дружелюбной отзывчивостью и добросердечием самого Трюдо. В пользу привлекательности его санатория свидетельствует тот факт, что многое бывшие пациенты стремились попасть туда снова, уже в более старшем возрасте. Нередко подопечные впадали в такую зависимость от заведения и его порядков, что пытались отсрочить выписку или вообще ее избежать. Персоналу было довольно сложно распознать, что именно влияет на состояние пациента: физическое недомогание, вызванное туберкулезом, или психологический фактор, который определяли как неврастению. Она проявлялось в виде чахотки неясной природы, когда у больного наблюдались многие симптомы туберкулеза и особенно комплекс туберкулезной личности: головная боль, утомляемость, бессонница, вялость и раздражительность. Неврастеники пытались остаться под присмотром в санатории, хотя признаков физического заболевания, которое можно было бы лечить, врачи у них не обнаруживали. Проблема была настолько распространенной, что некоторые чиновники рекомендовали насаждать в санаториях спартанский быт и экономию, чтобы заведения не были чересчур комфортабельными и не взращивали в пациентах «излишнего недовольства условиями, к которым они привыкли в обычной жизни»{156}
.Столь радужное восприятие санаториев трудно совместить с тенденциями последнего времени в исторической литературе. Некоторые исследователи, исходя из концепции Мишеля Фуко, указывают на скрытые мотивы санаториев и видят в них учреждения, где принуждение не служит цели укрепить здоровье пациентов, а осуществляет общественный заказ, облегчает работу медицинского персонала и приучает пациентов к социальной иерархии. В 1961 г. самый влиятельный американский социолог Ирвинг Гофман, автор книги «Узилища» (Asylums), предложил рассматривать санатории как «тоталитарные институции», по подходу к дисциплине и надзору аналогичные тюрьмам, концентрационным лагерям, лагерям для военнопленных и психиатрическим лечебницам. Такая интерпретация, по-видимому, основана на крайне предвзятом и политизированном прочтении медицинских отчетов и писем пациентов. При этом упущено из виду ключевое отличие всех санаториев от прочих «тоталитарных институций»: их совершеннолетние пациенты (за исключением тех, кто лечился в тюрьме или в психиатрической лечебнице) были вольны покинуть заведение и в любой момент вернуться домой. Их пребывание в санатории было добровольным.
Приведу две выдержки из работ авторитетных специалистов по туберкулезу, Поттенджера и Нопфа, которые вполне можно было истолковать неверно. Оба упирают на то, что в санатории врач должен обладать безмерной властью над подопечными, а Поттенджер даже предлагает «полный контроль над ними и всеми их действиями». Однако контекст высказывания предполагает, что подобный контроль служит достижению исключительно терапевтических целей и должен сопровождаться «дружественной поддержкой», «обоюдной заинтересованностью в результате и полноценным сотрудничеством между пациентом и врачом»{157}
. Нопф, в свою очередь, утверждает, что дисциплина в санатории «не должна быть слишком суровой», а должна ограничиваться соблюдением правил, необходимых для здоровья пациентов{158}. Санаторное движение, стартовавшее на пике эпидемии туберкулеза, предполагало, что исцеление возможно, но только в скрупулезно регламентированных условиях. Широкие полномочия по надзору за деятельностью пациентов осуществлялись не с целью социального контроля – это был вопрос жизни и смерти. По словам одного из первых исследователей этого движения, который и сам работал врачом в санатории, излечиться от туберкулеза – «задача достаточно сложная, чтобы подчинить все ей одной»{159}.Несмотря на то что терапевтическая триада «свежий воздух, полный покой и полноценное питание» составляла основу лечения в санаториях, отдельные учреждения практиковали дополнительные приемы, модные в определенный исторический период или в силу каких-то национальных и региональных особенностей. Поскольку санатории специализировались на лечении исключительно туберкулеза, они оказались в центре внимания пульмонологов и стали площадкой для внедрения новых экспериментальных методик.
Среди них были малоинвазивные, например аэротерапия, которая включала в себя торакальную гимнастику: пациенты учились дышать глубже, насыщая кровь кислородом и стимулируя дыхательные функции. В какой-то момент в моду вошли «легочные кабины»: пациенты проводили в них от двух до восьми минут, пока воздух в кабине становился все более разреженным, и это, как считалось, усиливало сокращение и раскрытие легких. Не меньшей популярностью пользовалась гидротерапия, когда больного обтирали холодной водой, чтобы взбодрить организм и закалить его, а также гелиотерапия – интенсивный прием солнечных ванн в хорошую погоду.