Вооруженный этой информацией диспансер предлагал новому пациенту схему лечения. До 1940-х гг., когда наступила эра антибиотиков, при лечении туберкулезных больных врачи стремились воспроизвести основные принципы санаторной схемы, насколько это было возможно в условиях тесноты и бедности. Для этого применяли так называемое социальное лечение. В основе его лежал принцип, что возвращать пациента в те же антисанитарные условия, где он заболел, – значит подписывать ему смертный приговор. Сознательно воскресив доктрину общественной медицины, популярную в начале XIX в., диспансеры лечили не только отдельных пациентов, но и ту социальную, экономическую и материальную среду, в которой они погрязли.
Поэтому работники диспансеров прилагали все усилия, чтобы даже в самом переполненном доме обеспечить каждого туберкулезного пациента отдельной комнатой, где проживал только он. Подходящее помещение освобождали от всех предметов обстановки, собирающих пыль, нередко дезинфицировали, а постель больного для удобства сиделок ставили в центре. Самое главное, что окно, если оно вообще было, распахивали настежь, чтобы впустить в комнату свет и свежий воздух. Таков был городской вариант лечения на лоне природы, и на зиму диспансер обеспечивал пациента соответствующим постельным бельем. Кроме того, социальное лечение подразумевало, что у больного будет достаточно одноразовых плевательниц для мокроты, что его отучат кашлять, не прикрывая рот, что посещения и физические нагрузки будут ограничены и что пациенту подробно объяснят, зачем ему необходим длительный и полный покой в лежачем положении.
Если теснота или планировка не позволяли организовать такие условия, диспансер подыскивал более подходящее жилье, чтобы у пациента появился хотя бы шанс поправить пошатнувшееся здоровье. В аналогичных случаях, когда экономическое положение семьи не позволяло придерживаться лечебного режима, диспансер обращался к благотворителям, чтобы те помогли оплатить аренду жилья, выкупить заложенную одежду и мебель, рассчитаться с долгами. Сотрудники диспансера использовали свое влияние и для того, чтобы устроить на подходящую работу родственников больного туберкулезом и предотвратить их увольнение по причине недееспособности. Участковые медсестры следили за питанием больного, обеспечивали регулярную уборку помещения и приходили на дом, чтобы проверить температуру и пульс пациента.
Кроме того, социальное лечение предполагало и санитарное просвещение, чтобы пациенты и члены их семей знали, как себя защитить. Медсестры объясняли всем домочадцам больного, что за болезнь представляет собой туберкулез, и особенно упирали на опасность пыли и продуктов отхаркивания, следили, чтобы никто из членов семьи не оставался в комнате у больного надолго, убеждали их периодически посещать диспансер для обследования, потому что совместное проживание с туберкулезным больным чревато риском заразиться. А еще медсестры расклеивали агитационные плакаты, информировали пациентов о предстоящих лекциях и выставках под эгидой войны с туберкулезом и о соответствующих мероприятиях, которые устраивали департаменты здравоохранения и медицинские сообщества.
В начале XX в., чтобы усовершенствовать программу помощи бедным районам, диспансеры начали содействовать развитию новых сопутствующих учреждений, получивших название «профилактории». Медицинской основой профилакториям послужило недавнее открытие эпидемиологичности туберкулеза, сделанное благодаря кожной туберкулиновой пробе Коха. Несмотря на то что по итогам масштабной полемики в качестве лекарства туберкулин со счетов списали, в Прогрессивную эру он тем не менее стал общеприменимым средством диагностики латентного туберкулеза. Положительная проба была надежным признаком «угнетенного», но не вылеченного полностью заболевания. Массовое применение туберкулиновой пробы показало, что такая латентная форма болезни неожиданно широко распространена среди детей и что активная фаза туберкулеза у взрослых часто возникает не от первичного инфицирования, а от обострения болезни, которую человек незаметно подцепил еще в детстве. Как метко заметил лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине Эмиль фон Беринг (1854–1917), «туберкулез у взрослого человека – это всего лишь последний куплет песенки, первый куплет которой он услышал еще младенцем в колыбели»{163}
.