Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов

Но неожиданно новые знания вызвали мощную обратную реакцию в виде стигматизации больных туберкулезом и навязчивого страх заразиться от них. Пресса сравнивала эту реакцию с тем, как в Средние века относились к прокаженным, а в период раннего Нового времени – к жертвам чумы. В результате усугубилась маргинализация бедняков и этнических меньшинств, которые и без того были социальными изгоями. Однако в двух важных аспектах аналогии с проказой и чумой были преувеличением. Жертв туберкулеза не ссылали в лепрозорий до конца их дней, они не подвергались насилию, как ведьмы, евреи и чужестранцы во времена чумы. Социальные установки стали жестче, что нередко приобретало неприглядное выражение и оборачивалось дискриминацией, но общественный порядок оставался незыблем, и разговоры об охоте на ведьм и бунтах носили скорее метафорический характер, а не буквальный.

Новое научное понимание туберкулеза, сложившееся благодаря Коху и поднятое на щит войной с этим недугом, оказало глубокое влияние на врачебную практику. Методы лечения, основанные на доктрине Гиппократа, постепенно отживали свое. Ушли в прошлое практики очищения организма с помощью кровопускания и рвотных средств, врачи больше не советовали уезжать на лечение в далекие края. Теперь пациенты лечись в санаториях или дома, и в основе этой терапии лежала триада «воздух – покой – диета». Кроме того, в межвоенный период в США предпринимались смелые попытки лечить туберкулез хирургическими методами.

Однако убедительных доказательств, что новая терапия, разработанная за десятилетия войны с туберкулезом, оказалась эффективнее традиционных гуморальных методов, нет. Врачи и учреждения оценивали свои возможности оптимистично, но держалась эта оценка на единичных успешных случаях и прочного статистического обоснования под собой не имела. Более того, физические механизмы, лежащие в основе предполагаемых достижений, были неясны. Уже после Второй мировой войны пульмонологи считали, что медицинские мероприятия, внедренные во время противотуберкулезной кампании, были малоэффективны, но, за исключением хирургических вмешательств, пациентам не вредили. Есть основания подозревать, что даже шли им на пользу, по меньшей мере с психологической точки зрения, поскольку развитие санаториев внушало оптимизм и способствовало социальной реабилитации.

Заметнее всего изменилась не сама медицина, а отношения врача и пациента. Война с туберкулезом провозгласила новое требование: авторитет врача непререкаем и это – необходимое условие выздоровления. Только врачи, а никак не пациенты могли верно распознать признаки туберкулеза: увидеть с помощью микроскопа, термометра и рентгеновского аппарата и услышать с помощью стетоскопа. То есть только медики могли оценить течение болезни и подобрать правильный курс лечения. Отныне пульмонологи претендовали на то, что сами они называли полным контролем. Это стремление выразилось в подробнейших санаторных правилах и санкциях, которые врачи применяли к нарушителям.

Однако, бесспорно, самым важным остается вопрос, поднятый в ходе дебатов вокруг тезиса Маккьюэна (см. главу 11). В какой мере война с туберкулезом способствовала снижению заболеваемости, которое к середине XIX в. наметилось в таких наиболее развитых индустриальных державах, как Великобритания и США, а к началу XX в. почти во всей Западной Европе? Будет ошибкой утверждать, что спад эпидемии туберкулеза в развитом мире начался благодаря разумной политике чиновников от здравоохранения, активистов и врачей. Снижение заболеваемости туберкулезом началось до войны с ним, и столь быстрый и устойчивый процесс трудно объяснить действием механизмов, которые имелись в распоряжении противотуберкулезной кампании. Маккьюэн, несомненно, прав, указывая на факторы более существенные, чем санатории, диспансеры и просвещение. Улучшение питания, жилищных и санитарных условий, повышение уровня грамотности, сокращение рабочего времени, ужесточение законодательства в отношении детского труда, рост заработной платы, развитие профсоюзов – все это значительно улучшило жизнь работающих мужчин и женщин, которые в основном и страдали от эпидемии. Рост качества жизни значительно сократил риск заболеть туберкулезом.

Вместе с тем с точки зрения современной эпидемиологии эта война тратила много сил на борьбу с явлениями, которые не имеют отношения к этиологии туберкулеза. Например, кампания проявляла повышенную озабоченность плевками, пылью и фомитами, тогда как в основном туберкулез распространяется воздушно-капельным путем через кашель, чихание и просто дыхание. Значительная часть ресурсов кампании систематически уходила на предотвращение передачи инфекции способами, которые, как выяснилось позже, с точки зрения эпидемиологии малоэффективны и представляют ничтожную опасность.