Такая система способствовала развитию поведенческих моделей, обеспечивших передачу заболевания половым путем. Как мужчины, жившие в бараках и трущобах, так и женщины, запертые в бантустанах или приезжавшие из поселков в белые города, чтобы работать домашней прислугой, часто вступали в сексуальные контакты с разными партнерами. Нередко эти взаимодействия были продиктованы прагматичным интересом или носили откровенно коммерческий характер.
Такой принудительный режим расселения, закрепленный в Законе о групповых областях, для общественного здравоохранения крайне неблагоприятен. Более того, со временем он создает различные патологические последствия. Одно из них заключалась в том, что молодые африканские мужчины, оторванные от семей и не имевшие перед глазами примера старших родственников, у которых можно было бы перенять традиционные образцы мужественного поведения, выработали нормы мужественности, соответствующие жизни в сугубо мужских коллективах – в городских бандах и тюрьмах. Результатом этого стала культура маскулинной сексуальности, которая поощряла ощущение собственного превосходства над окружающими, доминирование за счет сексуальных побед и насилие, которое воспринималось как неотъемлемый атрибут мужественности. Эти тенденции усиливали общий контекст репрессивного и расистского режима, который сам насаждал культуру насилия.
Так апартеид превратил ЮАР в страну с самым высоким уровнем изнасилований на душу населения, и это положение дел сохраняется до сих пор. По ряду оценок, в год там происходит 1,7 млн изнасилований, а сексуальное принуждение считается нормой. Более 50 % дел, переданных в южноафриканские суды в 2015 г., касалось сексуального насилия, и в основном речь шла о групповых изнасилованиях. Этой проблеме посвящены книга Пумлы Динео Гколы «Насилие: южноафриканский кошмар» (Rape: A South African Nightmare), опубликованная в 2015 г., и фильм «Мыс насилия» (Cape of Rape) 1999 г., в котором рассказано о положении дел в Кейптауне. Издание
Еще одним следствием апартеида были сексуальные связи между мужчинами, возникавшие, когда в рабочих поселках мужчины подолгу жили без женщин. Причем эти гомосексуальные контакты происходили в агрессивно маскулинной социальной среде, где такое поведение считалось позорным и могло стать поводом для физической расправы. Гомосексуалы были вынуждены скрывать свои отношения, поэтому случаи заболевания, по крайней мере на раннем их этапе, до сведения врачей никто не доводил. Гомосексуальность тоже была фактором риска передачи ВИЧ, но эпидемия распространялась главным образом через гетеросексуальные связи.
Особенно неблагоприятно последствия апартеида отразились на женском здоровье. Изгнанные из городов в бантустаны и трущобы африканские женщины были обречены на нищету, необразованность и ограниченный доступ к медицинскому обслуживанию. Поэтому они даже не знали, как обезопасить сексуальные практики. Более того, при обсуждении условий сексуальных отношений женское мнение в расчет обычно никто не брал. Неудивительно, что в ЮАР женщины страдают от ВИЧ/СПИДа чаще мужчин и чаще заражаются в подростковом возрасте – примерно на пять лет раньше, чем их сверстники мужского пола. В 2014 г. правительство ЮАР сообщило, что у девушек в возрасте 15–19 лет риск заражения в семь раз выше, чем у юношей, и ВИЧ-положительных девушек значительно больше – 5,6 % против 0,7 %.
Одна из отличительных черт пандемии ВИЧ/СПИДа – заметная роль крупных городов в распространении болезни. Заболевания, передающиеся половым путем, всегда «преуспевали» в городах, где социальных контактов гораздо больше, где собирается много молодых людей и процветает эскапизм, который часто сопровождается употреблением алкоголя и наркотиков. Таким образом, вполне очевидно, что эпидемия в ЮАР распространилась отчасти из-за экономического развития страны и последовавших за ней потоков трудовой миграции.
В отношении роста городов апартеид сыграл двойственную роль. С одной стороны, экономически несостоятельные бантустаны были созданы именно ради обеспечения постоянного притока рабочей силы в города. С другой стороны, было и ограничение, так называемый миграционный контроль, как на бюрократическом жаргоне называли запрет на свободное передвижение населения. Это позволяло регулировать поток мигрантов таким образом, чтобы в нем оказывались только те мужчины и женщины, чей низкооплачиваемый труд был востребован в промышленности или в домашнем хозяйстве.