Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Ливены и после 1812 г. продолжали следить за матримониальным поведением в Баках так же пристально, как и раньше. В их бумагах нет списков не состоящих в браке в период между 1804 и 1836 гг., но управляющие, возможно, продолжали их составлять параллельно с соответствующими отчетами. В мае 1817 г. «всенизжайшие раби и крестьяне» Баков сообщали, что в этом году уже сыграно 37 свадеб; в сентябре они написали, что в этом месяце свадеб не было[523]. Что более показательно, в 1814 г. Шарлотта Ливен послала Ивану Кременецкому, назначенному баковским приказчиком в 1813 г., напоминание: «В данной мной инструкции вам приказала я чтобы девок не принуждать в выборах их при женитьбах, выходить за кого они сами пожелают. Но сие относитися только до собственного их выборе своих женихов, холостым мужикам своих невест, что и ныне подтверждаится, но нимало неотменяют прежде данное мною приказание за тем смотреть, чтобы как мужчины равно и девки неоставались слишком долго холостыми и чрез то вдавались в постыдную, грешную распутную жизнь. Для того предписиваю сим, объявить всем крестьянам мое приказание чтобы мальчики не свыше 21-го или 22 лет — естли неподходит им близко рекрутская очередь — оставались холостыми, а крестьянские девки не свыше 20 лет к которому времени непременно мальчики должны приискать себе невест, а девки женихов. В противном случае призвав их в приказ с их родителями, объявить им еще сей приказ дав им еще год отсрочки объявить, что естли они в это время неотищут сами себе мальчики невест, а девки женихов, то тогда уже прикажит им выйти за назначенных приказом им невест и женихов хотя и против их желания»[524].

С другой стороны, Ливены хотя бы время от времени давали баковским женщинам вольную для выхода замуж. В сохранившихся документах эта тема впервые поднимается в черновике письма от июля 1820 г., которое Шарлотта Ливен послала управителю Баков Александру Алалыкину. Василий Воронин, тот самый богатый старообрядец-беспоповец, попросил выдать его дочери Анне вольную с тем, чтобы она могла выйти замуж за пределами вотчины. Ливен ответила, что раньше она подобное запрещала, но если девица «действительно разположена идти в замужество» (скептическая нотка), то она отпустит Анну по получению выкупа, размер которого в письме не был указан. Однако, добавляет она, если сватовство не соответствует правилам, которые она ранее установила (не уточняется какие), то девица вольную не получит. И заключение: «…впредь выпускать на волю коголибо из крестьян моих намерения не имею»[525]. Ответ Алалыкина, по-видимому, убедил Ливен. В июльском черновом варианте вольной Анна отпускалась, чтобы «жить где пожелает и выйтить в замужество по ее произволу», а в сентябре Алалыкин сообщает, что Воронин принес 300 рублей выводного и получил вольную для дочери[526].

Из этой переписки мы можем заключить, что Ливены в какой-то момент назначили выводные в размере 300 рублей (судя по всему, Алалыкин уже знал, о какой сумме идет речь), но затем наложили запрет на вывод для замужества, потому, вероятно, что подозревали, что отцы платили за вольную для дочерей именно с целью оградить их от замужества — отсюда скептицизм Шарлотты по поводу истинных намерений Анны (на самом деле она вышла-таки замуж). До того как имение перешло к Шарлотте Ливен, отцам-беспоповцам не было необходимости покупать освобождение для дочерей. При новом брачном режиме некоторые беспоповцы, видимо, покупали вольные, чтобы дочери их оказались вне досягаемости вотчинных управителей. Те 300 рублей, которые требовали Ливены, превышали рыночную цену бракоспособной крепостной девки как минимум в два раза. Шарлотта Ливен, по ее собственному определению, сделала исключение из своего запрета на освобождение для замужества из сочувствия к личным обстоятельствам, но ее действительным намерением было, скорее всего, сделать одолжение одному из самых влиятельных людей в имении.

Кристоф Ливен, унаследовавший имение в 1828 г., тоже иногда отпускал женщин в замужество на сторону; в 1836 г., например, он взял 350 рублей за освобождение Арины Ивановой, 21 года, из деревни Баки, с тем, чтобы она могла выйти замуж за донского казака, обосновавшегося в Варнавине в купеческом звании[527]. Но мы знаем, что Ливен дал своим баковским управляющим доверенность на выдачу крепостным вольных: подполковник (в отставке) Иван Греков, служивший управляющим в 1833–1835 гг., выдал вольные как минимум двум женщинам без ведома Ливена, безусловно имея документ, позволявший ему это сделать[528]. В бумагах Ливенов отсутствуют документы за период с 1820 по 1835 г.; по всей вероятности, у управляющих и тогда была такая доверенность и они хотя бы в отдельных случаях освобождали женщин — иногда с прямого согласия Ливенов, а иногда, возможно, и без него.