При этом повышенный демографический стресс избегавших брака баковских крестьян только частично объясняется брачными решениями их женщин. Баковское лесное хозяйство приносило и богатство, и нищету: богатство тем, кто нажил капитал, необходимый для найма работников, которые заготавливали и отправляли на рынок древесину и другие лесопродукты, нищету (или полунищенское существование — дворы третьего класса по классификации подпоручика Аверкиева) среди тех, у кого мало было чего продать, кроме своего труда. Лесной промысел также повышал уровень заболеваемости и смертности среди тех, кто работал в лесу и на реке, и в результате оставлял многих женщин вдовами. Не только демографический риск, сопряженный с женским сопротивлением браку, был причиной нищеты и разрушения дворов в Баках, это было также следствием способа зарабатывания на жизнь баковских крепостных.
В Стексово, по имеющимся экономическим сведениям, были и богатые, и бедные, но последних относительно меньше, чем в Баках; и распространенное владение землей защищало демографически ослабленные (остаточные) и уязвимые по другим причинам дворы от обнищания. К тому же стексовская экономика не создавала причин для появления большого количества вдов. Дворы, содержавшие старых дев, в среднем, кажется, были более зажиточными и устойчивыми, чем те, где их не было, — факт, которому данные по экономике Стексово не дают объяснения. По моей гипотезе, это происходило благодаря некоего рода общинной солидарности спасовцев, но ни вотчинная переписка, ни какой-либо другой источник не дают информации для проверки такого толкования. Даже если оставить в стороне эту гипотезу, накопленные дворами ресурсы и коммерческая деятельность поддерживали демографически ослабленные стексовские дворы, когда подобные баковские уже давно бы приказали долго жить. Это было частью «добродетельного круга», который сокращал поток беженцев из разорившихся дворов, что, в свою очередь, освобождало другие дворы от бремени их содержания.
Неудивительно, что дворы с незамужними женщинами в куплинском приходе и Баках быстрее других приходили в упадок. Они были больше подвержены демографическим рискам, которые меняли баланс труд/потребление, а присутствие не желающих выходить замуж женщин закрывало путь к одному общеизвестному маневру — ввести в дом зятя для восстановления равновесия между трудом и потреблением. Но, что опять же неудивительно, многие другие непредвиденные обстоятельства могли ускорить или снизить темпы вымирания как среди избегавших брака дворов, так и у поголовно брачащихся: размер двора, экономика двора, связанные с ним факторы демографического риска, например повышенная мужская смертность. Это усложняет любую попытку оценить относительную значимость сопротивления браку в распаде дворов. Исследователи истории русского крестьянства на удивление скупо уделяли внимание вымиранию дворов. Мало подсчетов было сделано даже в масштабе одного села или имения, за исключением анализов исчезновения дворов на протяжении меньше или немногим больше одного поколения, которые были проведены незадолго до и вскоре после 1917 г.[665]
Нет достойной литературы о вымирании даже среди типичных, более или менее поголовно брачащихся дворов в течение периода более долгого, чем одно поколение, которая могла бы создать контекст для размышления о темпах убыли дворов, сопротивлявшихся браку. Каков был нормальный процент разорившихся дворов на протяжении 20, или 40, или 60 лет? Конечно, нормальный процент должен был быть разным: выше в деревнях с экономикой типа баковской, ниже в деревнях, похожих на Стексово. В любом случае нет шкалы, с которой можно было бы соотнести различные скорости, с которыми в Баках и Стексово исчезали хоть противившиеся браку, хоть поголовно брачащиеся дворы.Существуют только два исключения: «Долговечный многосемейный двор, Мишино, Россия, 1782–1858 гг.» Петера Чапа, где дается анализ рязанского поместья Гагариных, и исследование Родни Бохака другого гагаринского имения, Мануильское, в Тверской губернии[666]
. В обоих имениях дворы с несколькими супружескими парами численностью намного превосходили дворы с одной парой, и гагаринские управляющие намеренно ограничивали разделение дворов, чтобы сохранить большие дворы. Как предполагает название, Чап заостряет внимание на особенностях, которые позволяли такому двору сокращать демографические и другие угрозы выживанию и справляться с естественно возникавшим изнутри центробежным напряжением. Под конец Чап отмечает: «Из всех дворов, находившихся в Мишино в конце восемнадцатого столетия, за исключением тех, которые позже были выведены из имения или переведены из одной вотчинной деревни в другую, 59 процентов оставались в имении непрерывно и наследовались потомством по прямой линии вплоть до 1858 г.»[667].