Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Если женщины, подобные Мавре и Матрене, сами решали выходить или не выходить замуж, то они, почти наверняка, сами выбирали, за кого. Если в доме существовало «по умолчанию» согласие, что женщины не должны выходить замуж, то Мавре нужно было проявить некоторую инициативу, а то ее отец любому явившемуся Ивану и Сидору дал бы от ворот поворот. (Я предполагаю, в отсутствие доказательств обратного, что эти девушки не вышли замуж убегом.) Ивановы сваты, вероятно, обратились к отцу Мавры только после того, как она с Иваном уже договорилась. Более того, если бы отец Мавры по какой-либо причине сам попытался навязать ей нежеланного ухажера, она всегда могла отказаться от замужества, ссылаясь на религиозные основания, которые для ее родителей и общины в целом были бы, наверное, вполне убедительны.

Я натянул эту нить умозаключений до предела, поэтому остановлюсь на том, что может показаться — а на самом деле не является — парадоксальным выводом: я убежден (и убедил вас?), что именно в отвергавших брак семьях уже во второй половине XVIII в. русские крестьянские девушки в достаточном количестве, чтобы это имело значение, получили, возможно по умолчанию, право самостоятельно принимать брачные решения[338]. В деревнях, где все вступали в брак, у девушек не было иного выбора, кроме замужества. В Случково и брак, и вечное девство были факультативны. Как только у женщин появлялась возможность выбирать, идти замуж или нет, они автоматически приобретали некоторую свободу выбирать партнеров. Чем меньше отцы были заинтересованы в выдаче своих дочерей замуж, тем больше права выбора переходило к дочерям.

Глава 4. Приход с. Купля, 1830–1850: демографический кризис и возврат к браку

Примерно с первой четверти XVIII столетия женщины дворцовой деревни Случково начали все чаще сторониться замужества. К концу века уже 70 % взрослых женщин, родившихся в этой деревне, — все, конечно же, староверки беспоповского толка — отказались вступать в брак. Дальнейший рост отказа от брака в д. Случково был практически невозможен, и, действительно, в XIX в. он оставался на том же уровне. В дворцовой деревне Алёшково воздержание от брака среди женщин стало заметно лет на десять позже и продолжало расти, пока не достигло своего пика — то есть того же уровня, что и в д. Случково, — в районе 1830 г. В Пешково в XVIII в. невыход замуж женщины брачного возраста был редкостью, такие случаи могли объясняться, видимо, только физической или психической недееспособностью. Но в период между 1800 и 1830 гг. женское население деревни бросилось в стародевичество. К 1830 г. количество незамужних взрослых женщин достигло 37 % от всего женского населения д. Пешково, то есть почти такого же уровня, к которому в деревнях Случково и Алёшково пришли за более чем полвека. И затем, начиная где-то с 1830 г., во всех трех деревнях молодые женщины из многих дворов, обитательницы которых поколениями отвергали замужество, вдруг вернулись к обычному среди российского крестьянства универсальному браку.

Этот перелом случился во дворах, которые священники в 1830 и 1850 гг. записали Спасовыми или в которых проживали отдельные спасовцы. В других дворах, опознанных священниками как принадлежавшие к поморскому согласию, тенденция к отказу от замужества наблюдается с начала 1800-х и не слабеет вплоть до 1850-х. Это по меньшей мере любопытно: молодые женщины из определенно поморских дворов в XIX в. уклонялись от брака в то время, как их бабушки в XVIII в. поголовно выходили замуж. Мы не можем, однако, быть полностью уверены, что бабушки поморок XIX в. сами были поморками: они подчинялись принципу универсального брака, жили во дворах, которые священники почитали православными, и вполне могли сами исповедовать православие. Или же они таились, как таились многие староверы прихода. Явным же их наличие стало лишь в начале XIX в., когда они перестали выходить замуж и священник записал их поморками.