Читаем Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках полностью

Несколько парадоксальным кажется то, что большую часть периода, на продолжении которого мы можем проследить историю случковских староверов и спасовцев, так много староверов и православных проживали совместно в одних и тех же дворах. У спасовцев, как и у всех других староверов, было запрещено молиться и есть за одним столом и из одной посуды с православными (и другими не принадлежавшими к их согласию), не допускались также некоторые виды пищи и одежды, свойственные православным[348]. Жить в смешанных дворах должно было быть непросто. Но есть вероятное объяснение такому смешению: во всех описях дворов и отдельных лиц староверы были преимущественно женского пола и по большей части престарелые. Это знакомая модель, встречавшаяся нам в других обществах (в Советском Союзе, например), где официально неодобряемые верования подвергаются уголовному преследованию или гонениям: мужчинам трудоспособного возраста грозят бóльшие опасности, чем любой другой группе населения. Возможно, случковским спасовцам не претило жить со своими официально (если только не номинально) православными родичами, потому что те были сочувствующими или потому что (будучи в основном женского пола и престарелыми) они не могли жить отдельно. Хорошо было бы выяснить, что вызвало физическое размежевание спасовцев и (как мы увидим, номинальных) православных в какой-то момент после 1816 г., но имеющиеся документы не содержат на этот счет никаких подсказок.

По данным на 1830–1834 гг., разделение между православными и Спасовыми дворами точно соответствовало их подходу к браку: все мужчины и женщины во дворах, которые священник считал православными, вступали в брак, чего не наблюдалось в XVIII в.; в Спасовых дворах дочери замуж не выходили, но все сыновья женились; и таким образом в Спасовых дворах скапливались женщины, подчас двух поколений — сестры и дочери хозяина двора, иногда (наиболее бросается в глаза Спасов двор № 11) сестры и дочери из других дворов и других деревень. В исповедной ведомости 1830 г. записаны восемь спасовок в возрасте 16–79 лет, которых нет в ревизской сказке 1834 г. Пять поморок — одна вдова и четыре старые девы — также отсутствуют в описи ревизии 1834 г. Более пожилые из них могли умереть в период между 1830 и 1834 гг., 16-летняя могла или выйти замуж, или умереть. Скорее всего, однако, большинство из этих женщин (так же как женщины, не включенные в ревизскую сказку 1795 г.) были беженками из разорившихся Спасовых и поморских дворов других деревень. Эти две категории женщин — с непременным замужеством и полным неприятием его, в православных и Спасовых дворах соответственно — четко видны через призму сравнения податной и исповедной ведомостей.

Это необязательно означает, что православные и Спасовы прихожане сами воспринимали свои противоположные подходы к браку как существенную разницу между собой. И было бы неправильно предполагать, что радикальные расхождения в вопросе о замужестве составляли непреодолимый барьер между православными и спасовцами. Даже после распределения по однородным Спасовым и православным дворам почти у каждого случковца оставались родственники в другом лагере. В действительности спасовцы постоянно приобретали новых православных родичей именно потому, что их женщины сторонились замужества.

К 1850 г. отдельная Спасова община прекратила свое существование. Приходской священник включил 26 случковских дворов — всего 82 жильца мужского пола и 89 женского — в православную графу исповедной ведомости. В другую графу, не по дворам, а как отдельных лиц, он записал спасовцев — 1 мужчину и 12 женщин[349]. Его опись дворов в основном совпадает с ревизской сказкой 1850 г. [350] Несколько учтенных в ревизии православных дворов почти полностью были населены бывшими спасовцами, в то время как другие бывшие спасовцы и те, кто еще открыто признавал принадлежность к Спасову согласию, были рассеяны по другим учтенным ревизией православным дворам. То, что к 1850 г. все старое поколение спасовцев умерло, могло быть причиной, почему оставшиеся в живых вернулись в смешанные дворы: не осталось совсем или осталось слишком мало мужчин, чтобы прокормиться самостоятельно. Маленький целибатный двор вымер. Если бы Спасовы дворы 1830 г. еще существовали, то один женатый мужчина кормил бы свою семью и шесть престарелых вдов и старых дев. Выжил бы Спасов двор № 11, мальчики 15 и 11 лет на 1830 г. к 1850 г. оба были бы женаты, содержали бы собственные семьи и трех пожилых старых дев; в этом и некоторых других случаях демографическое положение Спасовых дворов могло бы в действительности улучшиться, но это полностью зависело от последовательности смертей среди пожилых и престарелых женщин, о чем ревизские сказки XIX в. умалчивают. В любом случае к 1850 г. демографический кризис, стучавшийся в ворота еще в 1830 г., должен был уже свести на нет многие Спасовы дворы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма
Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма

В книге исследуется влияние культуры на экономическое развитие. Изложение строится на основе введенного автором понятия «культурного капитала» и предложенной им и его коллегами типологии культур, позволяющей на основе 25 факторов определить, насколько высок уровень культурного капитала в той или иной культуре. Наличие или отсутствие культурного капитала определяет, создает та или иная культура благоприятные условия для экономического развития и социального прогресса или, наоборот, препятствует им.Автор подробно анализирует три крупные культуры с наибольшим уровнем культурного капитала — еврейскую, конфуцианскую и протестантскую, а также ряд сравнительно менее крупных и влиятельных этнорелигиозных групп, которые тем не менее вносят существенный вклад в человеческий прогресс. В то же время значительное внимание в книге уделяется анализу социальных и экономических проблем стран, принадлежащих другим культурным ареалам, таким как католические страны (особенно Латинская Америка) и исламский мир. Автор показывает, что и успех, и неудачи разных стран во многом определяются ценностями, верованиями и установками, обусловленными особенностями культуры страны и религии, исторически определившей фундамент этой культуры.На основе проведенного анализа автор формулирует ряд предложений, адресованных правительствам развитых и развивающихся стран, международным организациям, неправительственным организациям, общественным и религиозным объединениям, средствам массовой информации и бизнесу. Реализация этих предложений позволила бы начать в развивающихся странах процесс культурной трансформации, конечным итогом которого стало бы более быстрое движение этих стран к экономическому процветанию, демократии и социальному равенству.

Лоуренс Харрисон

Обществознание, социология / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука