Читаем Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках полностью

Гораздо более важным с демографической точки зрения является сравнение по податным переписям 1834 и 1850 гг. трех дворов, где, как мы знаем, жили спасовцы, и четырех, где обитали поморцы. Оно показывает, что, в то время как поморки продолжали вплоть до 1850 г. решительно отвергать замужество, молодые спасовки к 1850 г. уже вышли на брачный рынок. В трех опознаваемо Спасовых дворах в 1834 г. было всего четыре незамужних женщины младше 25 лет (в возрасте 5, 10, 13 и 13 лет) и ни одна из них не указана в переписи 1850 г. Как минимум две или три из них, конечно же, вышли замуж, а не умерли. В то же время все, кроме одной, из 10 женщин младше 25 лет (в возрасте от 6 до 23) из опознаваемо поморских дворов в 1834 г. остались в этих дворах и в 1850-м. Исключением была 23-летняя женщина, и поскольку она в 1834 г. приближалась к местному предельному для выхода замуж возрасту, более вероятно, что она умерла, а не вышла замуж.

По данным 1834 г., Спасовы дворы в Алёшково находились практически в таком же тяжелом положении, как в Случково. Однако, в отличие от случковских спасовцев, алёшковские спасовцы XIX в. не уходили из смешанных дворов, потому, по всей видимости, что население их дворов состояло только из спасовцев, что бы ни думал на этот счет священник, и было таким уже с давних времен. Два из этих трех дворов на удивление легко привязать по ревизиям 1795 и 1782 гг. к их корням в группе староверческих алёшковских дворов, записанных в исповедной ведомости 1777 г. Генеалогия третьего Спасова двора в приходе с. Купля начинается только с 1791 г., когда он переселился в Алёшково из д. Ветельницы; нет указаний на то, что в 1795 и 1800 гг. в нем вообще были спасовцы, однако, скорее всего, они там были. Какие бы на их долю ни выпадали демографические трудности, эти Спасовы дворы дожили до 1850 г.; к этому времени два из них, вопреки тяжелому бремени престарелых незамужних жилиц, были на пути к демографическому подъему; третий, где остались только 62-летний старик и его незамужняя 25-летняя дочь, был обречен на вымирание. Решающей переменой, произошедшей у алёшковских спасовцев где-то в районе 1830 г., была реабилитация замужества. Хотя с точки зрения демографической это был прагматичный шаг, не похоже, что решение было продиктовано именно демографическими обстоятельствами.

Алёшковские поморки более или менее единодушно продолжали избегать замужества вплоть до 1850 г. То, что поморские дворы в Алёшково испытывали меньшие демографические (и, следовательно, экономические) осложнения, вряд ли относится к делу. Отчасти это объясняется просто везением: и в 1834 г., и в 1850-м в них было пропорционально больше женатых мужчин трудоспособного возраста, чем у их соседей-спасовцев. Не менее важно то, что у поморских и Спасовых дворов была совсем разная история. Два из трех Спасовых дворов были единственными выжившими из десяти открыто староверческих дворов 1777 г.: остальные вымерли то ли потому, что в XVIII в. стали целибатными, то ли из-за растущего дисбаланса мужского и женского населения, который подорвал их жизнеспособность. Предки поморцев 1834 г. жили во дворах, в которых, по данным ревизии 1795 г. и исповедным ведомостям 1800 г., не было опознаваемых староверов никакого толка. Поскольку их дочери отказывались от брака в течение более короткого периода, к 1830–1834 гг. в поморских дворах взрослые женщины скапливались в течение не более 30 лет, и даже в 1850 г. большинство из них оставались демографически устойчивыми, благодаря большому количеству взрослых женатых сыновей.

ПЕШКОВО: СЖАТАЯ ИСТОРИЯ ОТВРАЩЕНИЯ ОТ БРАКА И ВОЗВРАЩЕНИЯ К НЕМУ

Сопротивление браку в деревнях Случково и Алёшково последовательно усиливалось, начиная со времен еще до податной ревизии 1763 г., в то время как в Пешково женщины начали сторониться замужества достаточно массово, чтобы не считать это случайными колебаниями, только в XIX в. В 1795 г. только две из 33 женщин 25 лет и старше (6 %) никогда не были замужем, к 1830 г. — 20 из 54 (37 %), в 1850-м — 20 из 62 (32,3 %)[354]. Если в 1830 г. священник записал кого-либо из жителей Пешково в староверы, то этот список остался на пропавшей последней странице исповедной ведомости. В 1850 г. священник записал как отдельных лиц 74-летнего вдовца-спасовца и трех никогда не бывших замужем Спасовых женщин в возрасте от 44 до 54 лет, а также 28 членов поморской общины, включая девять никогда не бывших замужем женщин в возрасте от 26 до 79. Судя по записям священника, кроме одной 72-летней женщины, все остальные в деревне, кому уже исполнилось 7 лет (возраст, с которого исповедь становилась обязательной), исповедовались[355].


Таблица 4.4. Воздержание от брака по вероисповеданию среди женщин 25 лет и старше, Пешково, 1834–1850, по данным податной ревизии

Источник: ГАВО. Ф. 301. Оп. 5. Д. 460. Л. 789–796; Д. 602. Л. 197–207.


Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма
Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма

В книге исследуется влияние культуры на экономическое развитие. Изложение строится на основе введенного автором понятия «культурного капитала» и предложенной им и его коллегами типологии культур, позволяющей на основе 25 факторов определить, насколько высок уровень культурного капитала в той или иной культуре. Наличие или отсутствие культурного капитала определяет, создает та или иная культура благоприятные условия для экономического развития и социального прогресса или, наоборот, препятствует им.Автор подробно анализирует три крупные культуры с наибольшим уровнем культурного капитала — еврейскую, конфуцианскую и протестантскую, а также ряд сравнительно менее крупных и влиятельных этнорелигиозных групп, которые тем не менее вносят существенный вклад в человеческий прогресс. В то же время значительное внимание в книге уделяется анализу социальных и экономических проблем стран, принадлежащих другим культурным ареалам, таким как католические страны (особенно Латинская Америка) и исламский мир. Автор показывает, что и успех, и неудачи разных стран во многом определяются ценностями, верованиями и установками, обусловленными особенностями культуры страны и религии, исторически определившей фундамент этой культуры.На основе проведенного анализа автор формулирует ряд предложений, адресованных правительствам развитых и развивающихся стран, международным организациям, неправительственным организациям, общественным и религиозным объединениям, средствам массовой информации и бизнесу. Реализация этих предложений позволила бы начать в развивающихся странах процесс культурной трансформации, конечным итогом которого стало бы более быстрое движение этих стран к экономическому процветанию, демократии и социальному равенству.

Лоуренс Харрисон

Обществознание, социология / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука