Ни мужеложником ты не бывал, ни бабником не был,
Ни Ветустилла губой не привлекает тебя.
Мне невдомек, но еще две ведь возможности есть.
Руф, посмотри на него: он на первых скамьях восседает,
Даже отсюда горит вся в сардониксах рука;
Множество раз его плащ пропитан тирскою краской,
Первого снега белей тога окутала стан;
А на холеных руках ни одного волоска;
На башмаках у него блестит не потертая лунка,
Не натирает сафьян красный мозолей ему;
Точно как звездами лоб его мушками часто залеплен…
Двадцать тысяч взаймы сестерциев раз попросил я:
Даже в подарок их дать было бы сущий пустяк;
Я ведь просил-то их в долг у богатого старого друга,
А у него без нужды полон деньгами сундук.
Денег я, Гай, у тебя, а не совета прошу!
Часто с Хрестиной я спал. «Ну что, хорошо с ней, скажи мне?» —
«Да, Мариан: ничего лучше не может и быть».
Тяжбу я с Бальбом веду, — оскорбить не желаешь ты Бальба,
Понтик: с Лицином веду, — тоже большой человек!
Часто сосед мой Патроб мне поле жалкое портит, —
Вольноотпущенник он Цезаря, — страшно тебе;
Скажешь: «Богата, стара и без детей, и вдова».
Плохо поверь, у раба, хотя бы и друга, быть в рабстве:
Вольным будь, коли ты быть господином взялся.
Филениды лобзать не стану лысой,
Филениды лобзать не стану рыжей,
Филениды лобзать кривой не стану:
Филениду лобзать такую — мерзость.
Все наследство отдав на выкуп дружка — Филерота,
Голодом моришь своих, Галла, троих сыновей.
Так ты лелеешь свою увядшую прелесть, которой
Даже о чистой любви надо давно позабыть.
Мать непристойная! Ты Понтии даже гнусней!
Ежели ноги твои на месяца рожки похожи,
Можешь отлично ты, Феб, в винном их роге купать.
Прочь от меня, завитой, убирайся, со смятою гривой,
С гладкою кожею — прочь, с грязною кожею — прочь!
Будь безбородым скопцом иль небритым, как подсудимый,
Будь ты хоть грубый мужик, Панних, хоть неженка — прочь!
Панних, но ум у тебя начисто выщипан весь.
Что ни ставят на стол, ты все сгребаешь:
И соски и грудинку поросячью,
Турача, что на двух гостей рассчитан,
Полбарвены и окуня морского,
И витютня с подливкою из полбы.
Все, собравши в промокшую салфетку,
Отдаешь ты снести домой мальчишке,
Мы же все тут лежим толпою праздной.
Завтра, Цецилиан, тебя не звал я.
Просишь сказать тебе, Лин, что дает мне усадьба в Номенте?
Вот что усадьба дает: там я не вижу тебя.
Алые платья даришь и лиловые ты потаскухе.
Коль по заслугам дарить хочешь, ей тогу пошли.
Вздор, что Тонгилий горит в лихорадке полуторадневной.
Знаю уловки его: хочет и пить он и есть.
Ставят теперь на жирных дроздов коварные сети,
Брошен крючок на барвен и на морских окуней.
Надо и темный фалерн в рюмки хрустальные лить.
Все врачи, как один, прописали Тонгилию ванны…
Не лихорадка его, дурни, — обжорство трясет.
«Смейся, коль ты умна, красотка, смейся!»
Так, как будто, сказал поэт пелигнский.
Но не всем это он сказал красоткам.
Даже если сказал и всем красоткам,
Максимина, а все твои три зуба
Цвета черной смолы или самшита.
И коль мне, да и зеркалу ты веришь,
То поймешь ты, что смех тебе опасен,
Точно дождик напудренной Фабулле
Или солнце Сабелле набеленной.
Мой совет: мину строй всегда суровей,
Чем Приама жена с невесткой старшей.
Не смотри, избегай пиров распутных
И всего, что игривостью нескромной
Во весь рот заставляет нас смеяться.
Лучше к матери ты подсядь печальной,
Развлекайся трагической лишь Музой.
А послушаешь нашего совета,
Так поплачь, коль умна, поплачь, красотка.
Ванну зачем ты грязнишь, Зоил, свой зад подмывая?
Чтоб еще хуже ее выпачкать, голову сунь.
То, о чем ночью и днем ты, пустомеля, кричишь?
Шерсть для тоги твоей в лаконском Галезе промыта
Или с отборных овец пармского стада снята;
Первым удары рогов бешеных в цирке быков:
Ты получаешь плащи Агеноровы с родины Кадма,
А багряницу мою за три гроша не продать.
Ножки ливийских столов у тебя из кости индийской,
Под непомерных барвен у тебя золоченые блюда,
А у меня-то под цвет плошки краснеется рак.
Челядь могла бы твоя с илионским поспорить миньоном,
Мне же Ганимедом моим служит моя же рука.
Не уделив, говоришь:
Раб ли куплен мной, иль с начесом тога,
Серебра ль три-четыре фунта, скажем,
Тотчас Секст-ростовщик, всем вам отлично
Как старинный мой друг давно известный,
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги