Это с твоим-то лицом как у пловца под водой?
Ты не читаешь стихов, а желаешь слыть за поэта.
Будь чем угодно, Мамерк, только стихов не читай.
То, что без меры ты пьешь и всю ночь за вином ты проводишь,
Это простительно, Гавр: это Катона порок.
То, что ты пишешь стихи без помощи Муз с Аполлоном,
Это хвалить мы должны: сам Цицерон так писал.
Но у кого перенял ты свой гнуснейший порок?
Квинтилиан, ты глава наставников юношей шатких,
Римской слава и честь тоги ты, Квинтилиан.
Если спешу я пожить, хоть и беден и лет мне немного,
Ты извини, но ведь жизнь, как ни спеши, — коротка.
И набивает себе предками атриум свой.
Мне же по сердцу очаг и не чуждый копоти черной
Домик, источник живой и незатейливый луг.
Будь домочадец мой сыт, будь супруга не слишком учена,
Ты государства оплот, ты, Цезарь, слава вселенной:
С нами живешь ты, и мы верим, что боги живут!
Если так часто могли мои торопливые книжки
Взоры твои приковать к стихотвореньям моим,
Право считаться отцом дай мне троих сыновей.
Коль не понравился я, это будет мне утешеньем,
Будет наградою мне, если понравился я.
Права трех сыновей я добивался,
И моих ради Муз то право дал мне
Тот, кто только и мог. Прощай, супруга!
Не должны пропадать дары владыки.
«Первая где ж, — говоришь, — если это книга вторая?»
Что же мне делать, коль та, первая книга, скромней?
Если же, Регул, тебе угодней дать первенство этой,
Ты с заголовка ее йоту одну соскобли.
КНИГА III
Что бы тут ни было, шлет тебе это из дальних пределов
Галлия, имя какой римская тога дала.
Верно, похвалишь, прочтя, ты не эту, а прежнюю книгу,
Но ведь и эта и та, что предпочел ты, — мои.
Ибо должна победить галльскую книгу своя.
Ты подарком кому быть хочешь, книжка?
Добывай покровителя скорее,
Чтобы в черную кухню не попасться
И тунцам не служить сырой оберткой
Ты к Фавстину спешишь на грудь? Разумно!
Кедрецом умащенная, пойдешь ты
И, с обеих сторон в убранстве пышном,
Закичишься головками цветными;
Загордится червленый заголовок:
Под защитой такой и Проб не страшен.
Снадобьем черным лицо красивое ты укрываешь,
Но некрасивым своим телом ты воду мутишь.
Верь, (богиня сама вещает моими устами):
«Или открой ты лицо, или купайся в плаще».
В Рим, моя книга, ступай! Если спросят, откуда пришла ты,
«Я из тех стран, где идет, — скажешь, — Эмилиев путь».
Если ж, в какой мы земле, в каком мы городе, спросят,
Форум Корнелиев ты можешь в ответ указать.
«Да надоело ему тогу напрасно таскать».
Скажут: «Когда же назад он вернется?» Ответишь: «Поэтом
Рим он покинул; придет он кифаредом теперь».
В Город идя без меня, ты желаешь, чтоб многим представил
Я тебя, книжка моя, или всего одному?
Будет с тебя одного, поверь мне; чужой ты не будешь
Юлию: имя его я повторяю всегда.
Дом, где теперь он живет, раньше был Дафнида дом.
Есть у него и жена, что в объятья, к груди прижимая,
Примет тебя, если ты и запыленной придешь.
Вместе ль обоих найдешь, или первым его иль ее ты
Хватит с тебя: пусть других представляют письмом, но напрасно
Думаешь ты, что друзьям надо представленной быть.
День, что третьим идет по счету за идами мая,
Должен вдвойне, Марцеллин, праздником ты почитать.
В этот день твой отец свет неба увидел впервые,
Ты посвятил в этот день щек твоих первый пушок.
Большего счастья ему не приносил этот день.
Грошей несчастных ты прощай теперь, сотня —
Раздача свите, что давно уж с ног сбилась,
Что ей давал, бывало, банщик весь потный.
С голодными друзьями что же вам делать?
«Увертки прочь: давайте-ка оклад полный!»
«Квинт в Таиду влюблен». — «В какую Таиду?» — «В кривую».
Глаз у Таиды один, Квинт же на оба ослеп.
Пишет стишки на меня, как слухи носятся, Цинна.
Как же он пишет, когда их не читает никто?
Установил, Филомуз, твой отец по две тысячи в месяц
На содержанье тебе день ото дня выдавать:
Так как назавтра всегда ты из мота бы делался нищим,
То, при пороках твоих, нужен поденный паек.
Так он тебя, Филомуз, вовсе наследства лишил.
Если подружка твоя не крива, не Таидой зовется, —
Квинт, почему же моим дистихом ты оскорблен?
Просто по сходству имен назвал я Таидой Лаиду,
А с Гермионой, скажи, чем же Таида сходна?
Пусть, коль угодно, не Квинт любит Таиду, а Секст.
Умастил, признаю, вчера чудесно
Сотрапезников Квинт, но есть им не дал.
Смех какой: голодать, но надушиться!
Кто лежит умащенным без обеда,
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги