Эпизоды одной давней войны

Готы в зале слишком утилитарны и малообразованны для таких соображений. Сначала, конечно, малообразованны, потом все остальное. Для них их собственные здоровенные кулачищи здоровее всех войн Александра Македонского. Истолковывают поведение Теодата. Многие склоняются оставить затею: у Теодата развязаны руки, он ничего никому не говорит и в любой момент поведет себя как ему вздумается. Бросьте! - раздается крик. Пусть только попробует, он в их власти и только до тех пор король, пока он им нужен. Стоит вильнуть хвостом, кулачищами же и расхряпают царьку хребет. Кто-то высказывает единственное здоровое предположение, что Теодат доверил дело Амалазунты их решению.- Почему тогда не выразился яснее? - Потому что их решение - ее смерть. Пусть спросит с глазу на глаз и получит благословение.

Пока они так рядятся и трусят, находится энтузиаст - сын старейшины, убитого по приказу Амалазунты, безбородый, скуластый жестокий юнец. Ему на руку их пререкания, чем нерешительней они, тем лучше для него. Без труда узнает дорогу, седлает коня и, не взяв даже пищи, скачет. Ему незачем тратить время на еду, незачем есть: он сыт гадиной, которую раздавит. На берегу долго искал лодочника, но нашел только лодку, сел в нее и погреб. В сумерках натолкнулся на корягу, пробил лодку и чуть не утонул. Дыру заткнул собственной курткой и к острову подплыл раньше, чем посудина наполнилась. Мокрый по пояс, полуголый, с курткой в руках подошел к замку и пытался проникнуть в него бесшумно, как и бесшумно удалился после, но разодрался с собакой. Собака покусала его, но он ее не убил: она стерегла Амалазунту и была права, а только отрубил ей хвост, чтоб больше не лезла. Он уже забрался на стену, продолжая выполнять задуманное, когда на лай и визги выскочили тупые слуги; его ждал конец героя со стрелой между лопаток, если б чужая решительная рука в последний момент не сдернула стрелу с тетивы.

Во дворе юнец угодил в рыболовные сети и был наконец схвачен. Но готы, которые охраняли замок, узнали его, удивились и обрадовались. По-дружески сказали, что его стоит вздернуть. Мальчик передал им последние новости. Значит, над Амалазунтой занесли топор, а опустить никто не решается.

Трусы забыли, как их периодически вырезали, словно ягнят к праздникам, по списку. Стоило ослабнуть пастушескому хлысту и дудке, разбрелись по лугу кто куда, мирно пережевывая травку. Они и раньше были овцами, стоит одну заколоть, другие спокойны: их уже не тронут, теперь овцы тем более. Один отважный нашелся...

Ну да ладно. Пойдем перекусим. Имеется печеная рыба, дичь, сливки, хлеба нет: до ближайшей деревни слишком далеко, а отлучиться никому нельзя; у них понос третий день, но есть-то надо. Женщина ведет себя очень неспокойно, приходится быть настороже; днем к острову приблизиться невозможно, думали, невозможно и ночью, но теперь придется усилить бдительность; зажигать дополнительные факелы еще на берегу вряд ли целесообразно: они как помогут, так и навредят, стоит подумать; если на берегу шум, движение, подплывает кто-то незнакомый, а условленного пароля нет - кричит, женщину тут же приканчивают. Невыносимо нервная жизнь.

У юноши твердеют скулы: больше не понадобится ни факелов, ни бдительности, первые - пожалуй, ненадолго. Пусть проведут его к Амалазунте, и он сделает. Если хотят знать, это сокровенное желание короля, его негласный приказ.

Готы пожимают плечами, переглядываются: возражений нет, они давно за, лишь бы событие не повредило политике.

Мальчик подпрыгивает: только на пользу пойдет, уже все давно обмозговано и обговорено, вся проволочка лишь из-за того, что никто не хочет брать на себя ответственность; ни король, ни готы, но каждый лишь убеждает другого взять ее на себя. А раз так - пошли, они тут не такие чистоплюи, как там, там они - знать, тут - солдаты.

Идут, по винтовой лестнице поднимаются на второй этаж. Перед дверью останавливаются: кто? Молодой человек, до сих пор такой решительный, бледнеет и вызваться не решается. Предлагает втроем. Нет, они бросят жребий, разыграют убийцу. Коротенькую палочку вытащил один из готов, юноша усмотрел в этом несправедливость и пожалел, что не вызвался сам. Засовы сняли, отперли замок, вошел, вставил в держатель факел. В зале стало светло, как в камине.

У противоположной стены, за занавеской, лежала Амалазунта, не спала и прислушивалась; когда гот вошел, испуганно закричала. К ней еще не входили ночью, наблюдали часто, но никогда не входили.

Что ему нужно? Пошел вон!

Пытается запугать, лжет: император Юстиниан все знает, заступится, накажет виновных перед ней. Ей почему-то кажется: гот пришел изнасиловать ее, то, что ее могут лишить жизни, представляется еще невероятным.

Огромные сапожищи протопали к тонкой, прозрачной кисее. Амалазунта пытается защищать только свою женственность, под подушкой маленький острый нож, она убьет им гота, как только он ляжет. Кисея сорвана - здоровая чугунная машина, обтянутая кожей, не смотрит в глаза. Наконец осмеливается посмотреть, разжимает челюсти, говорит, чтоб знала:

— Ты наказана, Амалазунта.