Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Сохранившиеся бумаги Верховного тайного совета показывают, что министры согласились на увеличение своего состава («Верховного правления») на пять членов: единственная черновая помета в беловом экземпляре (или третьей редакции «Формы правления») — вписанные на полях цифры «7 + 5» в первом параграфе.[828] 2-й параграф предлагал для обсуждения особо важных дел собирать Сенат, генералитет, «калежских членов» и «знатное шляхетство»; но порядок созыва этого собрания и рамки его компетенции не оговаривались. 4-й параграф утверждал выборы президентов коллегий и руководителей других ведомств «из фамильных людей, из генералитета и из знатного шляхетства», из чего можно сделать вывод, что выбор должны были делать те же знатные сенаторы вместе с членами Совета. В конце этого параграфа авторы документа сочли необходимым подчеркнуть: «Особливо старые и знатные фамилии да будут иметь преимущества и снабдены быть имеют рангами и к делам определены по их достоинству».

В третьей редакции исчезло предполагавшееся в первой черновой редакции расширение круга выборщиков за счёт президентов коллегий и генералитета. Но согласно этому же переработанному пункту в четвёртой редакции, их всё же предстояло «выбрать из шляхетства, из Сената и из генералитета», но «ежели убылое место случитца из фамилных особ, на то место из фамилных же и выбирать, а когда убылое место будет из шляхетства и из генералитета, на то из шляхетства и выбирать, дабы в том собрании было всегда одна половина из фамилных, а другая из шляхетства, аднако ж чтоб впредь одной фамилии болше двух персон не было; тот выбор имеет быть от Верховного собрания, от Сената и от генералитета и статских тех рангов, которые тогда в резиденции быть случатца, выбирая на одну персону кандидатов по три человека и таких людей, которые б были к верховному правлению как во внутренних, так и иностранных делех искусные и поверенные и всему государству доброжелателные».

Следом авторы признали возможными выборы сенаторов (уже без указания на преимущество «старых и знатных фамилий») — их надлежало проводить «Сенату, генералитету и статцким тех рангов, выбирая кандидатов на одну персону по три человека таким же образом, как в Верховное собрание, чтоб одна половина была из фамилных, а другая из шляхетства, и для опробации приносить к Верховному правлению». При этом кандидаты должны были состоять из «персон» не ниже действительного статского советника (то есть IV класса по «Табели о рангах»).[829]

Таким образом, программа «верховников» сохраняла исключительное положение самого Совета с зависимым от него Сенатом; «выборы» в Верховный тайный совет предполагали закрепление половины мест за «фамилными особами», а в Сенат — участие кандидатур не ниже IV ранга; не затрагивался вопрос об отмене обязательной и бессрочной службы дворян и петровского указа о единонаследии («верховники» никак не отреагировали на ясно выраженное в проектах общее пожелание его отмены). Вопреки мнению Д. А. Корсакова, их план не был обнародован и остался лишь в бумагах Совета. Окончательного варианта своей «конституции» «верховники» до приезда Анны так и не подготовили. К 18 февраля был готов короткий текст обязательной присяги новой царице, где термин «самодержавие» отсутствовал; Анна Иоанновна именовалась лишь «великой государыней-императрицей», а от каждого присягающего требовалось быть «верным, добрым рабом и подданным» не только ей, но и «государству».

Далее можно только предполагать, считали ли члены Совета завершение своей «конституции» делом уже решённым — или, наоборот, проявляли колебания. Донесения дипломатов как будто свидетельствуют о разногласиях среди правителей. Все они отметили «болезнь» Остермана и его демонстративное уклонение от участия в работе Совета. Мардефельд в депеше от 5 февраля указал на расхождения между фельдмаршалами В. В. Долгоруковым и М. М. Голицыным; 12 февраля он же сообщил в Берлин, что канцлер Г. И. Головкин последовал примеру Остермана и «устранился добровольно» от дел. Судя по этому донесению, в тот день члены Совета явились на дом к Остерману и вынудили его подписать «некоторые пункты основных государственных законов».[830] Что это был за документ, неизвестно; во всяком случае, никаких проектов с подписью Остермана до нас не дошло — что, впрочем, может свидетельствовать и об умении вице-канцлера заметать следы. 19 февраля Лефорт отметил отъезд в деревню А. Г. Долгорукова, на который «смотрят как на приличное изгнание»; он же в донесении от 23 февраля передал, что «законодатели между собой не согласны». В тот же день Маньян писал о «затруднениях, встречающихся по поводу составления новой формы правления», тщетно надеясь, что «результаты вскоре будут обнародованы».[831] Насколько верны свидетельства Манштейна и Вестфалена о переходе канцлера Головкина на сторону «партии» сторонников самодержавия и ходившие впоследствии слухи, что окружение Анны сумело договориться с князьями Голицыными против долгоруковского клана,[832] проверить сейчас невозможно.