Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Впрочем, уже через неделю первые впечатления стали корректироваться: практически все послы отметили дифференциацию суждений своих информаторов. Характерно, что определялись указанные планы прежде всего как намерения «знатных» или «вельмож» ограничить монархию. С другой стороны, все известные нам посольские донесения на второй-третьей неделе событий отразили обеспокоенность подобными планами со стороны «мелкого дворянства», которое, по словам Мардефельда, «желает себе лучше одного правителя, чем восьмерых».[870] Эти оценки как будто бы подтверждают версию событий о немногочисленных «олигархах» и верноподданном «шляхетстве». На деле же ситуация была более сложной.

У нас имеются сведения о чтении и обсуждении «кондиций» и в кругу бюрократии среднего уровня. В 1731 г. началось следствие по делу вице-президента Коммерц-коллегии статского советника Генриха Фика — одного из участников петровской реформы центрального управления и хорошего знакомого Д. М. Голицына. Ему были предъявлены обвинения в участии в сочинении «пунктов» и «прожектов». В Москву вице-президент прибыл уже после «принятия» Анной самодержавия и утверждал, что не участвовал в составлении каких-либо планов «ни письменно, ни словесно», в чём готов был «подписатца насмерть». Одновременно он называл в качестве всем известного факта: «Слышно было, что пункты посланы к её величеству» и «о республике розгласилось во всём Петербурге».

Советник той же коллегии А. Кассис «о пунктах… слышал и читал в Коммерц-коллегии у секретаря». Асессор И. Рудаковский сообщил: Фик уже в январе («а которого числа, того не упомню») объявил, что в России «самодержавству» не быть, после чего «оной вице-президент по розговорам о том читал пункты по-немецки, а от кого те пункты он получил, того я не знаю». Фик предполагал: «Может быть, определение будет о правительстве, как в Швеции», и шутил: «Империя Росийская ныне стала сестрица Швеции и Полше». На это Рудаковский «ответствовал ему, что в России без самодержавства быть невозможно, понеже Россия кроме единого Бога и одного государя у многих под властию быть не пожелает». Но вице-президент не терял оптимизма, «был весел и при том говорил, что россияня ныне умны, понеже не будут иметь впредь фоваритов, таких как был Меншиков и Долгоруков».[871] Убеждённость в возросшей политической культуре россиян обернулась для Фика политическим обвинением. Следствие сочло, что он «ко уничтожению самодержавства российского был склонен». За эту склонность учёный вице-президент был лишён всех чинов и имения и отправился в Сибирь, откуда вернулся только в 1744 г.

Нам посчастливилось найти в делах Тайной канцелярии ещё один интересный документ — письмо, написанное в конце февраля или в начале марта 1730 г. неким «пустынником» бывшему «художественному агенту» Петра I в Италии Юрию Ивановичу Кологривову. Автор сообщал приятелю, что не знает, когда «из гофшпитали выду, скушна и тошна», однако его жена сказала, «будто севодни присяга в соборе, и полки все стояли в параде, и то правда ль и в чём, не знаю. И ежели истина, как я выеду… буде не скоро, боюся, а скоро не смею. И не знаю, что делать». Под текстом письма он нарисовал странную фигуру и сделал к рисунку приписку: «толко одна голова»; против правой руки указал: «вся в пластырех, кроме двух», а против левой — «один палец владеет».[872]

Привлечённый в 1740 г. к следствию по делу А. П. Волынского, Кологривов должен был давать объяснения по поводу найденного в его бумагах письма с упоминанием присяги. Сначала он заявил, что ничего не помнит, но после соответствующего внушения в Тайной канцелярии поведал, что письмо ему написал скончавшийся в 1733 г. коллежский советник и член Юстиц-коллегии Епафродит Иванович Мусин-Пушкин, а речь в нём шла о второй присяге Анне Иоанновне в 1730 г. уже как самодержице.

Следователей заинтересовал рисунок, и Кологривов признался, что «оная персона — ея императорского величества, и против той персоны надпись написана о ея императорском величестве, а оную персону и надпись написал Епафродит Мусин-Пушкин и с тем означенное писмо к нему, Кологривову, прислал». Сам же автор «разумел тогда следующее, а имянно: в надписи объявлено, что "вся в пластырех", и то значило, что самодержавию ея императорского величества не все ради, и потом оной Епафродит изъявлял на оной персоне тело, сиречь государство и общество России, что несогласно к самодержавию, толко вид показывал в руках ея императорского величества, чего ради и в надписи написано "кроме дву", то есть окроме рук ея императорского величества, что соизволила уже принять императорской престол, а что в надписи написано "один палец владеет", и то разумелось, что самодержавство ея императорское величество соизволила принять, чего оному Епафродиту не хотелось, в надписи ж написано "толко одна голова, ни рук ни ног", и то значит, и разумел он, Кологривов, что самодержавию некоторые головы ради, а протчим всем то неприятно было».