Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Но уже до того, как свидетельствуют донесения дипломатов, механизм осуществления переворота был запущен при участии императрицы. По донесению Лефорта, Анна вечером 24 февраля приказала С. А. Салтыкову «взять на себя обязанность принимать доклады» и командовать полком и караулами. Английский резидент К. Рондо узнал, что в ночь накануне покинул дворец В. Л. Долгоруков, до того «опекавший» Анну Иоанновну.[934] Мардефельд же сообщал, что Анна поручила охрану дворца С. А. Салтыкову утром 25 февраля; «последний тотчас же удвоил караул, назначил туда надёжных офицеров и возможно увеличил число часовых. По собрании членов Верховного тайного совета её императорское величество государыня вошли на престол и отдали капитану от гвардии Альбрехту, по рождению пруссаку, повеление, чтобы он не слушался ничьих приказаний, кроме своего подполковника Салтыкова (ибо до сих пор дворцовый караул состоял под начальством князя Василия Лукича Долгорукого)».[935]

Если эти известия соответствуют действительности, то утром 25 февраля «верховники» утратили контроль над охраной дворца, чем обеспечивался свободный доступ дворянской делегации. Однако Анна неуверенно чувствовала себя в качестве императрицы; на помощь пришла старшая сестра Екатерина — она якобы сунула в руку заколебавшейся государыне перо, и та подписала прошение: «По сему рассмотреть». Потом оно таинственным образом исчезло и дошло до нас в неизвестно кем и когда сделанной копии; возможно, подписавшие его высокопоставленные лица не хотели сохранять свидетельство своей сомнительной благонадёжности. После вручения прошения дворянская делегация осталась во дворце; на послеобеденное время ей была назначена ещё одна аудиенция — то ли по просьбе самих дворян, то ли по распоряжению императрицы.

Можно спорить, являлось ли это прошение «конституционалистским» документом или его авторы желали выяснить, позволят или не позволят «верховники» утвердить предложение, исключавшее Верховный тайный совет из процесса создания новой «формы правления» и передававшее главную роль императрице. Да и резолюция на двусмысленной бумаге ещё не гарантировала успеха реставрации самодержавной власти.

Но после подачи прошения ситуация изменилась: обедавшие с государыней министры уже не могли повлиять на вышедших из-под контроля верноподданных. В депеше Лефорта от 2 марта говорится, что якобы ещё 24 февраля они решили вернуть государыне самодержавную власть, но Анна ответила, что «для неё недостаточно быть объявленной самодержицей только восемью лицами».[936] В черновом журнале Совета за 24 февраля упоминаний о встрече его членов с Анной Иоанновной в этот день нет. Может быть, рассказ саксонского дипломата отразил попытку «верховников» выйти из отчаянной ситуации — но не 24-го, а 25-го числа, во время того самого злополучного обеда?

Ко времени новой аудиенции состав делегации изменился. Сколько дворян пришло утром вместе с А. М. Черкасским[937] подавать первое прошение, сказать трудно. Иностранцы приводят сильно различающиеся данные: более 300 человек (де Лириа и Мардефельд), 800 человек (Маньян), 800 человек, из которых 150 вошли во дворец (Лефорт), 150 человек (Вестфалей). В действительности первый документ подписали 87 человек, второй — 162 (а не 166, как ошибочно подсчитал Д. А. Корсаков), из которых только 63 поставили подпись под тем и другим (следует также иметь в виду, что несколько подписей под первым прошением не были разобраны).

Первое прошение могли подать одни дворянские лидеры из числа «генералитета» или даже только их часть. Так, член Военной коллегии князь Г. Д. Юсупов, подписавший первую челобитную, согласно данным Лефорта, сам её и подавал. А по документам коллегии, он утром 25 февраля находился в присутствии, закреплял коллежские протоколы, и видимо, лишь позднее явился во дворец и подписал второе прошение.[938] Обе челобитные подписали также сенаторы А. М. Черкасский, И. Г. Головкин и В. Я. Новосильцев. Но если первые двое в тот день в Сенате не появлялись, то третий, как и Г. Д. Юсупов, с утра вроде бы присутствовал на «рабочем» месте и занимался «креплением» протоколов.[939]