Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Бирон играл свою роль по «европейским» правилам. «…не злоупотребляет своей силой, любезен и вежлив со всеми и ищет всевозможных случаев понравиться», — одобрял его поведение де Лириа в том же 1730 г. Но всё же тогда Бирон мог из незаменимого помощника превратиться в одного из многих, часто значительно превосходивших его знатностью, чинами, заслугами, да и внешним блеском вельмож империи. Награды и почести могли стать прощальным подарком. При императорском дворе курляндцу могла быть уготована роль извинительной дамской прихоти, вроде породистой собачки, а у Бирона и с «породой» дела обстояли не слишком хорошо — похоже, мать фаворита была простой крестьянкой. Титулы и подарки соседних государей таили опасность превращения в получателя «пенсионов», готового за 500 червонцев отстаивать интересы иностранного двора.

Привязанности Анны было недостаточно; Бирону — при поверхностном образовании, незнании языка, людей, обычаев — предстояло укрепить своё положение. Заботы митавского двора были несопоставимы с открывшимися перспективами наперсника повелительницы великой державы — но и ко многому обязывали. Конечно, можно было сосредоточиться на конюшенно-хозяйственных делах, празднествах и охотничьих развлечениях. Но тогда у Анны неизбежно появились бы иные советники в политике, а ему пришлось бы довольствоваться должностью завхоза. Хорошо ещё, что серьёзной оппозиции его выдвижению не было: российская «служилая» аристократия и прежде не умела коллективно защищать свои права, а петровские реформы и вызванный ими приток отечественных и заграничных выдвиженцев сделали невозможным какое-либо сплочённое выступление генералитета против монарха.

За парадной стороной жизни фаворита — дворцовыми церемониями, блеском нарядов, титулами и прочими милостями — скрывалась другая, которая и сделала малопримечательного курляндского дворянина важным звеном в механизме верховного управления.

Неудивительно, что фаворита изображали ограниченным, алчным, жестоким, заносчивым, несдержанным. «Этот человек, сделавший столь удивительную карьеру, не имел вовсе образования, говорил только по-немецки и на своём природном курляндском наречии; он даже довольно плохо читал по-немецки, в особенности же если при этом попадались латинские или французские слова. Он не стыдился публично говорить при жизни императрицы Анны, что не хочет учиться читать и писать по-русски для того, чтобы не быть обязанным читать её величеству прошений, донесений и других бумаг, присылавшихся ему ежедневно», — характеризовал умственные способности фаворита его главный противник Миних.

Но Манштейн утверждал обратное: «В первые два года Бирон как будто ни во что не хотел вмешиваться, но потом ему полюбились дела и он стал управлять уже всем». Нужно ли ежедневно присылать донесения, которые адресат не читает и не понимает? Можно ли в таком случае заниматься делами и «управлять всем»? Два года упомянуты не случайно. Именно в 1730–1731 гг. донесения послов говорят о жалобах и возмущении дворян тем, что «её величество окружает себя иноземцами».[983] Позднее, когда расстановка сил стала ясной и «делёжка» власти закончилась, эти жалобы умолкли.

Рубежом в этой борьбе можно считать середину 1732 г.: к этому времени Бирону удалось не только удалить послом в Берлин П. И. Ягужинского (ноябрь 1731 г.), но и нейтрализовать притязания быстро входившего в милость фельдмаршала Б.-Х. Миниха, который в 1733 г. был отправлен из столицы на осмотр пограничных укреплений, а затем в армию. К этому времени фаворит перевёз ко двору своих детей и определил цель — стать герцогом Курляндии, о чём сообщил саксонский посол И. Лефорт осенью 1732 г.[984]

Имя Бирона редко появляется в бумагах Кабинета. Если бы в нашем распоряжении не было других источников, то его можно было принять за обычного придворного на посылках. Иногда он передавал министрам бумаги с резолюциями Анны или далеко не самые важные распоряжения; получал затребованную информацию или интересовавшие императрицу вещи — например, подаренные прусским королём штуцеры. Очень редко встречаются адресованные ему документы, так что даже непонятно, с чего бы магистрат польского Гданьска просил именно обер-камергера о снижении размеров наложенной Минихом на город контрибуции.[985]

Столь же редко имя Бирона появляется в документах других учреждений. Например, в 1731 г. Монетная контора определяет «вследствие указа… объявленного обер-камергером графом Бироном действительному статскому советнику Татищеву, о представлении во дворец её величества по одной серебряной медали всех сортов». А в 1733 г. протокол Адмиралтейств-коллегии фиксирует, что вследствие объявленного графу Головину указа, «полученного через графа Бирона», адмиралу Сиверсу возвращается, «в случае уплаты им казённого долга, его дом, взятый для Главной полицеймейстерской канцелярии».