Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Позднее на первый план выдвинулись вопросы организации и снабжения армии в условиях беспрерывных военных действий 1733–1739 гг.[977] Кроме того, на протяжении всего времени существования Кабинета он отдавал множество сугубо административно-полицейских распоряжений: о «приискании удобных мест для погребания умерших», распределении сенных покосов под Петербургом, разрешении спорных судебных дел и рассмотрении бесконечных челобитных о повышении в чине, отставке, снятии штрафа и т. д. Право принятия важнейших внешнеполитических решений, а отчасти даже и повседневные контакты с иностранными дипломатами перешли в придворный круг к ближайшим советникам императрицы — К.-Г. Лёвенвольде и Бирону.

Двор стал ещё одним важнейшим элементом новой структуры власти. Эта тенденция наметилась уже в предшествовавшие царствования, но при Анне стала особенно заметной: только штатных придворных чинов насчитывалось 142 да ещё 35 «за комплектом»; всего же вместе со «служителями» — прачками, лакеями и пр. — при дворе состояли 625 человек.[978]

По приказу императрицы было составлено «клятвенное обещание дворцовых служителей», согласно которому придворная челядь (лакеи, «арапы», истопники и даже неопределённых занятий «бабы») обязывалась свою службу «со всякой молчаливостью тайно содержать» и «тщательно доносить» обо всех подозрительных вещах.[979] Место сосланных Долгоруковых заняли назначенный обер-гофмейстером С. А. Салтыков, обер-гофмаршал Рейнгольд Лёвенвольде; обер-шталмейстером стал сначала П. И. Ягужинский, а затем брат обер-гофмаршала — Карл-Густав Лёвенвольде.

Для обер-гофмейстера и обер-гофмаршала в 1730 г. были составлены специальные инструкции. В частности, в ведение обер-гофмейстера перешли охрана и эксплуатация императорских дворцов, назначение аудиенций у государыни и суд над дворцовыми «служителями». Обер-гофмаршал обеспечивал повседневный «стол» и ведал заготовками и закупками. Только эти высшие дворцовые чины имели право передавать словесные повеления императрицы. В ноябре 1730 г. были отправлены в отставку обер-гофмейстер М. Д. Олсуфьев и весь штат Дворцовой канцелярии во главе с её начальником А. Н. Елагиным (оба участвовали в «шляхетских» проектах). В числе новых «командиров» был отличившийся в деле восстановления самодержавия 25 февраля 1730 г. капитан гвардии А. Раевский.[980]

Повышение роли и престижа дворцовой службы отражалось в изменении чиновного статуса придворных. При Петре I камергер был приравнен к полковнику, а камер-юнкер — к капитану. При Анне ранг этих придворных должностей был повышен соответственно до генерал-майора и полковника, а высшие чины двора из IV класса перешли во II. Эту же тенденцию продолжало и сменившее эпоху «немецкого засилья» «национальное» правление Елизаветы: при ней камер-юнкеры были приравнены к бригадирам.[981] В послепетровскую эпоху именно придворный круг стал трамплином для будущей карьеры таких деятелей, как Б. Г. Юсупов, М. Г. Головкин, Н. Ю. Трубецкой, М. Н. Волконский, П. С. Салтыков при Петре II и Анне; братья Шуваловы, Н. И. Панин, 3. Г. Чернышёв при Елизавете: все они начинали службу в качестве камер-юнкеров и камергеров.[982]

«Должность» фаворита

Особый по значению и приближённости к особе императрицы пост обер-камергера вслед за Меншиковым и Иваном Долгоруковым занял Эрнст-Иоганн Бирон, чьё имя стало символом аннинского царствования. Граф Священной Римской империи, кавалер орденов Андрея Первозванного, Александра Невского и Белого орла, владелец обширных имений (ему принадлежали город Венден в Лифляндии и бывшие владения Меншикова в Пруссии), герцог Курляндский и, наконец, официальный регент Российской империи — таков итог необычной карьеры этого человека к концу царствования Анны.

В 1734 г., оправившись от очередной болезни, она призналась, что фаворит — «единственный человек, которому она может довериться». Вместе с тем, сила Бирона состояла в том, что он стал первым в нашей политической истории «правильным» фаворитом, превратившим малопочтенный образ ночного «временщика» в настоящий институт власти с неписаными, но чётко очерченными правилами и границами. Вероятно, в какой-то степени это явление можно рассматривать как шаг по пути «европеизации» России, хотя и весьма специфический.

На этом пути Бирон сумел не повторить ошибок предшественников. Меншиков оттеснил императора (пусть даже ленивого и своевольного подростка) на задний план — и в итоге восстановил против себя всех остальных и был свергнут. Друг и обер-камергер Петра II Иван Долгоруков оказался непригоден к какой-либо государственной работе, и его «правление» прославилось только амурными похождениями и беззастенчивым обогащением родственников.