Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Попытка введения новой «формы правления» не была осуществлена. «Верховники» — как бы ни расценивать их политические взгляды и цели — не сумели выдвинуть приемлемый для «шляхетства» план государственного устройства и пойти на компромисс с другими представителями генералитета. Однако и собравшиеся в столице знатные и незнатные дворяне также не смогли найти общий язык. Источники вполне подтверждают определение политической культуры дворянства образца 1730 г. как «композитной» и притом включавшей в себя не только элементы «петровской» и «допетровской» традиции,[962] но довольно пёстрый сплав представлений и настроений. К примеру, даже «конституционалисты» сравнивали разные «формы правления» как путём анализа заграничного устройства, так и в дискуссии на тему, не много ли вина и водки выпила императрица Екатерина I.

Просвещённые и амбициозные правители, интересующиеся заграничными «формами правления» чиновники, неопытные «прожектёры», недовольные конкретным выбором «благодетельницы» вельможи; полковники и капитаны, сравнивавшие личные достоинства «кандидатов в императоры»; наконец, просто захваченные волной политических споров провинциальные служивые — такой диапазон уровней политической культуры исключал возможность объединения для тех, кого несколько упрощённо делят на «конституционалистов» (или даже «республиканцев») и «монархистов».

К тому же на выбор могли оказать давление «фамильные», корпоративные и карьерные интересы, открывшаяся возможность смелой интригой обеспечить себе счастливый «случай» или вынужденная оглядка на влиятельного и чиновного родственника-«милостивца». Известную роль сыграла и «великая трусость», о которой с презрением отзывался Феофан Прокопович. Знавший и карьерные взлёты, и опалы А. И. Ушаков или осторожнейший А. И. Остерман выбрали проверенный вариант — самодержавие — и не прогадали, став объектами зависти и осуждения менее удачливых коллег. Рассказ Лефорта (в донесении от 2 марта) о бессильных угрозах фельдмаршала В. В. Долгорукова в адрес генерала Барятинского показывает, что Ушаков был не единственным «перемётчиком». В итоге без особого напряжения победила «партия» сторонников самодержавия, тоже не оформленная организационно, но отстаивавшая привычные и понятные ценности.

Таким образом закончились два государственных переворота 1730 г. Можно обратить внимание на то, что 25 февраля гвардейцы впервые выступили независимо от воли командиров. Начальники полков — оба фельдмаршала — заседали в Верховном тайном совете; прочие высшие офицеры (М. А. Матюшкин, Г. Д. Юсупов, И. И. Дмитриев-Мамонов, А. И. Ушаков и др.) в той или иной степени были причастны к сочинению проектов и не сразу высказались в пользу Анны. Участниками переворота стали уже не они, а обер-офицеры — прежде всего, ротные командиры. В 1730 г. гвардия выступала только на этом «офицерском» уровне, но при этом ещё сохранила сплочённость и приверженность своей законной «полковнице».

Вторая характерная черта гвардейского участия в «революции» — явное преобладание преображенцев; семёновцы были представлены только майором С. А. Шепелевым, капитаном М. С. Хрущовым, капитан-поручиком С. Ф. Апраксиным и поручиком Н. Ф. Соковниным (капитан А. Усов подписал только первое прошение). Первый полк гвардии становился, таким образом, первым и в политической борьбе; в дальнейшем — в событиях 1740–1741 гг. — эта «традиция» будет закреплена. Некоторые из преображенских офицеров действовали «за сценой», обеспечивали надёжность караулов и изоляцию «верховников» и их единомышленников. Так, фельдмаршал Миних в мемуарах отметил капитана И. Альбрехта, чья карьера была «сделана» в этот день. Впоследствии императрица наградила и тех офицеров полка, чьих подписей нет под прошениями.

В поддержку императрицы выступили многие кавалергарды «солдатских чинов»; на самом деле это были офицеры не ниже капитанского ранга. Среди присутствовавших и подписавших второе прошение о восстановлении самодержавия мы смогли найти имя только одного гвардейского унтер-офицера — преображенского сержанта Ивана Щетинина.[963] Остальные унтера и солдаты пока находились вне «политики» и исполняли приказы старших. Но дворцовые «революции» окажутся хорошей школой, и через десять лет былая корпоративность будет утрачена. В последующих «дворских бурях» мы увидим и предприимчивых одиночек, и младших офицеров (и даже солдат) в качестве лидеров, и несогласованность действий разных полков. Гвардия станет опасной и непредсказуемой силой, что будет расплатой за наступившую в 1730 г. стабильность.

Глава 6. 1730–1740 гг.: Бироновщина, или «Порядочное управление»