Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Хотя трепетал весь двор, хотя не было ни единого вельможи, который бы от злобы Бирона не ждал себе несчастия, но народ был порядочно управляем. Не был отягощен налогами, законы издавались ясны, а исполнялись в точности…

М. М. Щербатов

Становление новой власти

Аннинский режим получил у потомков имя «бироновщина» и нелестную оценку «немецкое засилье», утвердившуюся в науке примерно с середины XIX в. не без помощи исторической беллетристики.[964] Влияние это оказалось весьма прочным, хотя изучавшие времена Анны историки начиная ещё с 70-х гг. XIX в. указывали, что созданный поэтами и романистами образ эпохи не соответствует действительности: что управляли государственными делами совсем не «немцы», которые к тому же не представляли какой-то сплочённой «немецкой партии», и т. д.[965] До сих пор в научных трудах и учебниках можно встретить всё те же утверждения о «засилье иноземцев» и кровавом терроре.[966]

В нашу задачу не входит участие в этом споре, хотя, заметим, изучение роли и создание научных биографий таких фигур, как Б.-Х. Миних или А. И. Остерман, является вполне назревшей проблемой. Нас интересует прежде всего сам процесс создания при Анне Иоанновне относительно устойчивой политической структуры после серии переворотов 1725–1730 гг.[967]

«Восстановление» Сената стало определённым компромиссом новой императрицы и её ближайшего окружения с генералитетом. В Сенат вместе с бывшими членами Верховного тайного совета вошли прежние сенаторы (В. Я. Новосильцев, И. Г. Головкин, А. М. Черкасский) и группа генералов: Г. П. Чернышёв, Г. Д. Юсупов, А. И. Ушаков, А. И. Шаховской, С. И. Сукин, А. И. Тараканов, И. Ф. Барятинский, Г. А. Урусов. Последние, очевидно, были обязаны этим Остерману. Сохранился его доклад императрице, где министр советовал Анне повысить названных лиц в чине за «особливую службу» даже не по старшинству,[968] несмотря на то что многие из них допускали установление ограниченной монархии. Но императрица и её советники ничем не рисковали.

Во-первых, Анна «не заметила» содержавшуюся в поданной ей 25 февраля 1739 г. челобитной просьбу о выборе сенаторов «шляхетством»: все они были назначены её указом. Без внимания остался и проект Феофана Прокоповича о созыве «великого собрания всех главных чинов» не только для суда над «верховниками», но и для «лучшего о том рассуждения и учреждения и других нужд».[969]

Во-вторых, Сенат даже при Петре I никогда не был органом верховной власти, а скорее огромной, заваленной текущей работой канцелярией. Новый многочисленный и «разнопартийный» Сенат, где к тому же большинство составляли вчерашние «соавторы» ограничивавших самодержавие проектов, в первоначальном составе просуществовал недолго.

В том же году четыре сенатора умерли (Г. Д. Юсупов, И. И. Дмитриев-Мамонов, М. М. Голицын-старший и И. Ф. Ромодановский) — волнения и споры не прошли даром для представителей российской элиты. Затем последовали назначения в Кабинет (Г. И. Головкин, А. М. Черкасский и А. И. Остерман), в армию (А. И. Тараканов, И. Ф. Барятинский), за границу (П. И. Ягужинский), на губернаторство (Г. П. Чернышёв). В итоге только что образованный Сенат уже к 1731 г. уменьшился до 12 человек; к моменту переезда императрицы и двора в Петербург он был разделён на две половины — петербургскую и московскую, которая с 1733 г. называлась Сенатской конторой и работала под командой верного С. А. Салтыкова.

А. И. Шаховской отправился на армейскую службу; А. И. Ушаков стал начальником Тайной канцелярии, С. И. Сукин — губернатором, М. Г. Головкин возглавил Монетную контору, а В. Я. Новосильцев был назначен членом Военной коллегии и директором Кригскомиссариата. Сенат пришлось несколько раз пополнять: в 1733 г. туда вошли А. Л. Нарышкин и П. П. Шафиров; в 1736 г. — Б. Г. Юсупов; в 1739 г. — П. И. Мусин-Пушкин; в 1740 г. — М. И. Леонтьев, М. С. Хрущов, И. И. Бахметев, М. И. Философов, П. М. Шипов и А. И. Румянцев.[970]