Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Текучесть состава и опалы подозрительных персон (Д. М. Голицына в 1736 г., П. И. Мусина-Пушкина в 1740-м) исключали возможность превращения Сената в орган оппозиции. Ограничивалась и компетенция сенаторов: в 1734 г. им было запрещено производить в «асессорский» VIII класс «Табели о рангах» без высочайшей конфирмации; за нерадивость императрица делала сенаторам выговоры и даже запрещала выплачивать жалованье до получения его военными и моряками.[971] К тому же с 1731 г. Сенат был поставлен под контроль нового высшего государственного органа — Кабинета министров. Подчинённое положение Сената даже вызвало к концу правления Анны появление проекта его уничтожения — точнее, превращения в большую «Штац-коллегию», которая должна была ведать преимущественно финансовыми вопросами; руководство же тремя «первейшими» коллегиями, Тайной канцелярией, дворцовым ведомством, Синодом, Соляной конторой, Канцелярией от строений и полицией официально передавалось Кабинету.[972] По мнению американского историка Д. Ле Донна, перетасовка Сената завершилась к 1737 г.: в нём преобладали представители главных поддержавших Анну при восхождении на престол фамилий — Салтыковых, Трубецких и Нарышкиных.[973]

Слухи о появлении совета ближайших к императрице лиц, или Кабинета, появились уже весной 1730 г.; на деле его формирование растянулось на полтора года. Новый орган должен был взять на себя многие функции бывшего Верховного тайного совета, но при этом не иметь никаких поползновений подменить собой монарха. К тому же желавших занять почётные места было больше, чем требовалось: в 1730–1732 гг. депеши иностранных посланников и резидентов полны сообщениями о возникновении и распаде различных «партий» при дворе.[974]

В итоге в ноябре 1731 г. Кабинет был создан. В него вошёл престарелый канцлер Г. И. Головкин, олицетворявший преемственность с эпохой Петра Великого, но никогда не претендовавший на самостоятельную роль. Вторым членом Кабинета стал князь А. М. Черкасский, «человек доброй, да не смелой, особливо в судебных и земских делах», по характеристике генерала В. де Геннина, хорошо знавшего бывшего сибирского губернатора по совместной работе. Знатный вельможа, хозяин огромных владений и родового двора в Кремле, канцлер и андреевский кавалер Черкасский отныне ни в каких политических «партиях» замечен не был. Эти качества обеспечили князю в качестве формального главы правительства завидное политическое долголетие: он благополучно пережил царствование Анны, два последующих переворота и скончался в почёте уже во времена Елизаветы.[975]

«Душой» же Кабинета и министром иностранных дел стал Остерман. Его не любили, над его «дипломатическими» болезнями смеялись — но обойтись без высококвалифицированного администратора, умевшего грамотно проанализировать факты, изложить суть проблемы и предложить пути её решения, не могли. Но для противовеса Остерману после смерти Головкина в состав Кабинета последовательно вводились деятельные и честолюбивые фигуры из числа русской знати: сначала возвращённый из почётной ссылки П. И. Ягужинский (1735 г.), затем А. П. Волынский (1738 г.) и, наконец, будущий канцлер А. П. Бестужев-Рюмин (1740 г.).

Такая комбинация обеспечивала работоспособность и устойчивость нового органа, хотя «запланированные» конфликты между его членами порой вызывали проблемы. Так, в 1739 г. разногласия Волынского и Остермана буквально по всем обсуждавшимся вопросам привели к тому, что осторожный вице-канцлер даже в присутствие не являлся и объяснялся с коллегами только письменно.[976] К тому же права Кабинета никак не были оговорены до 1735 г., когда он получил право издавать указы за подписями всех трёх кабинет-министров, заменявшими императорскую.

Существовало ещё одно важное отличие от бывшего Верховного тайного совета: сфера основной компетенции Кабинета ограничивалась преимущественно внутренними делами. Изданные журналы Кабинета за 10 лет поражают разнообразием проходивших через него дел. Наряду с принятием важнейших политических решений (о вводе русских войск в Польшу, строительстве флота или проведении рекрутских наборов) министры разрешали постричься в монахи однодворцу из Новосиля Алексею Леонтьеву, обсуждали челобитную украинского казака Троцкого о передаче ему имения тестя, лично рассматривали план и фасад каменного «питейного дома» в столице или образцы армейских пистолетов и кирас.

Изучение этого «течения административной жизни» показывает, что в первые годы работы Кабинета через него шло подавляющее большинство всевозможных назначений, перемещений и отставок. При этом даже только что поспевшие в службу недоросли представали перед министрами, а императрица утверждала своей подписью назначения секретарей в конторах и канцеляриях. Огромное количество времени (порой министры, как следует из журнала заседаний, работали «с утра до ночи») отнимало решение всевозможных вопросов финансового управления: проверка счетов, отпуск средств на различные нужды, вплоть до рассмотрения просьб о выдаче жалованья.