Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Бирон по-прежнему выступал как частное лицо и отказался принять английского посла лорда Джорджа Форбса для официальных переговоров — что не помешало предложениям последнего оказаться у фаворита на столе. Зато в ходе неформальных бесед Бирон показывал, что находится в курсе поступавших от русских послов за границей новостей — помимо Ягужинского, ему посылали донесения А. П. Бестужев-Рюмин, Г. К. Кейзерлинг, К. Бракель, Л. Ланчинский, А. Г. Головкин. В письмах Кейзерлингу Бирон проявлял осведомлённость о «дурном состоянии дел» турок в войне с Ираном, аудиенции австрийского посла в Стокгольме, назначении канцлера в Речи Посполитой. Он был информирован о ведущихся между Францией и Австрией переговорах о завершении Войны за польское наследство; ему были известны военные планы русского командования в начавшейся войне с Турцией и даже «точные сведения из неприятельского лагеря» — и не только из неприятельского: среди бумаг Бирона имеются копии документов английского посольства в Стамбуле, рескриптов прусского короля своему послу в Петербурге Мардефельду и отчёты о переговорах великого визиря с голландским посланником Калкуном.[1012] На имя Бирона поступали предложения, экстракты, проекты дипломатических бумаг, справки-промемории.

Избранная тактика оказалась удобной. Бирон мог предварительно прощупать почву для официального запроса русского правительства, высказаться по поводу беспокоивших русский двор обстоятельств, поделиться имевшейся у него информацией. Приведём выдержки из депеш Рондо с передачей содержания его разговоров с Бироном:

«Я недавно имел несколько бесед о турецких делах с графом Бироном. Вице-канцлер, кажется, убедил его в необходимости вызвать Турцию на первый шаг к примирению и притом на обращение к царице непосредственно. Граф в настоящее время, видно, очень недоволен венским двором, который не только не оказывает помощи России, но и даже не сознаётся в своем бессилии помочь ей при данных обстоятельствах»

(17 августа 1736 г.).

«Сообщено мне графом Бироном, который относится ко мне весьма дружелюбно, но, кажется, не расположен открыть: думает ли государыня продолжать войну с турками, и думает ли она обратиться к посредникам в случае, если бы решилась приступить к переговорам в течение зимы. Граф ответил, что на данную минуту ответить он не готов»

(11 сентября 1736 г.).

«На днях граф Бирон рассказал мне, как Мардефельд беседовал с ним по поводу северного союза и распространился, насколько такой союз нежелателен для России. Граф Бирон прибавил, будто на всё это он ответил, что царица вполне доверяет дружбе короля и уверяет, что, в какие бы союзы Великобритания ни вступала, его величество не примет никаких условий, противных интересам России»

(2 октября 1736 г.)».

Кроме таких регулярных бесед, Бирон зондировал почву для инициатив (согласие на выборы саксонского курфюрста Августа в польские короли или предложение о заключении союзного договора с Англией), которые могли бы по той или иной причине быть отклонены, что поставило бы российских дипломатов в неудобное положение. Он информировал собеседника о принятых, но ещё не объявленных решениях — например, о намерении русского правительства заключить торговый договор с Англией или об отправке войск на Рейн в помощь союзной Австрии; разъяснял позицию России по различным вопросам. При этом он в одних случаях подчёркивал, что говорит «от имени государыни» (и даже однажды, как заметил Рондо, в её присутствии за занавесью), в других — что действует исключительно «как друг».[1013]