Объединение двух мощных фигур против Волынского смогло сокрушить его, хотя даже фавориту оказалось нелегко получить санкцию на расправу с соперником. Миних утверждал, что «сам был свидетелем, как императрица громко плакала, когда Бирон в раздражении угрожал покинуть её, если она не пожертвует ему Волынским и другими», а секретарь Волынского Василий Гладков показал на следствии, что Бирон, стоя перед Анной Иоанновной на коленях, говорил: «Либо ему быть, либо мне».[1186]
13 апреля 1740 г. Анна отрешила Волынского «от егермейстерских и кабинетских дел» и потребовала пресечь «всякое с ним, Волынским, сообщение», изъять его «проэкт» и прочие бумаги. Через три дня начались допросы в специально созданной «генералитетской комиссии»; дело вели А. И. Ушаков и ставленник Остермана дипломат Неплюев. Артемий Петрович не выступал против существующего режима, а просто был слишком яркой личностью на фоне «персон» аннинского царствования. В 20–30-е гг. XVIII в. с политической сцены сошли последние крупные, самостоятельные фигуры — старшие петровские выдвиженцы: Меншиков, Бутурлин, Макаров, Шафиров, Апраксин, Брюс, Толстой, старшие братья Голицыны, В. Л. и В. В. Долгоруковы, Ягужинский. Одни из них умерли или отошли от дел, другие были сброшены с вершины власти и канули в политическое небытие. В большинстве своём они не были теоретиками — но, выросши в атмосфере петровской «перестройки», были способны на решительные действия. К тому же практика реформ заставляла учиться или хотя бы иметь учёных помощников, подобных В. Н. Татищеву или Г. Фику.
При всей своей административной неразборчивости Волынский как государственный деятель был соразмерен Петру I. Все начинания министра были масштабными, будь то планы продвижения России на Восток или реорганизация императорской охоты.[1187]
Их осущствление требовало много сил и средств, но они выдвигали автора наверх, что порождало у других вельмож зависть и опасения быть оттеснёнными.Однако при Анне Иоанновне востребованными стали не реформаторы, а верноподданные, а главной политической наукой стали придворные «конъектуры». Соперничавшие «партии», включавшие как русских, так и «немцев», боролись за милости с помощью вербовки себе клиентов и разоблачений действий противников.[1188]
Памятный день 19 января ежегодно отмечался с выражением чувств в духе национальной традиции. Гостям во дворце надлежало пить «по большому бокалу с надписанием речи: "Кто её величеству верен, тот сей бокал полон выпьет"».[1189] «Так как это единственный день в году, в который при дворе разрешено пить открыто и много, — пояснял этот обычай Рондо в 1736 г. — на людей, пьющих умеренно, смотрят неблагосклонно; поэтому многие из русской знати, желая показать своё усердие, напились до того, что их пришлось удалить с глаз её величества с помощью дворцового гренадёра».[1190]Менялся интеллектуальный уровень дискуссий. Просвещённые собеседники Волынского сенатор В. Я. Новосильцев и генерал-прокурор Н. Ю. Трубецкой дружно свидетельствовали, что политические разговоры с хозяином вращались вокруг нескольких тем: «х кому отмена и кто в милости», о ссорах Волынского с другими сановниками, о назначениях. Трубецкой с негодованием отверг саму возможность чтения им каких-либо книг; вот в молодости, при Петре, он «видал много и читывал, токмо о каковых материях, сказать того ныне за многопрошедшим времянем возможности нет». Новосильцев же покаянно рассказал о своих политических преступлениях: «Будучи-де при делах в Сенате и в других местах, взятки он, Новосильцев, брал сахор, кофе, рыбу, виноградное вино, а на сколько всего по цене им прибрано было, того ныне сметить ему не можно. А деньгами-де и вещьми ни за что во взяток и в подарок он, Новосильцев, ни с кого не бирывал», — и далее перечислил «анкерок» вина, двух лошадей, «зелёного сукна 4 аршина», серебряные позументы,[1191]
которые, с его точки зрения, «взятком» не считались. В результате Анна поверила в политическую невинность обоих. Новосильцеву объявили выговор — но не за взятки, а как раз за чтение: с проектом Волынского знакомился, но вовремя не донёс; а Трубецкого сделали судьёй по делу своего недавнего собеседника.В такой атмосфере легче было сделать карьеру людям послушным, хорошо знавшим своё место и умевшим искать покровительства влиятельного «патрона». На первый план выходил не способ осуществления тех или иных преобразований, а то, чья «партия» будет в милости. Перестановки же могли осуществиться либо путём интриг и организации соответствующего решения монарха, либо с помощью дворцового переворота.