Н. Ю. Трубецкой стал подполковником в гвардейском Преображенском полку. Доверенное лицо П. И. Шувалова А. И. Глебов сменил Я. П. Шаховского на посту генерал-прокурора. Одним из первых указов в день вступления на престол Пётр заменил А. Б. Бутурлина на посту командующего заграничной армией (был возвращён П. С. Салтыков); П. И. Панин назначался губернатором Восточной Пруссии вместо В. И. Суворова; наиболее ярко проявивший себя на заключительном этапе войны П. А. Румянцев срочно отзывался ко двору — на него у императора были особые виды.
Армия без колебаний принесла присягу, о чём Салтыков доложил уже 8 января. 25, 30 и 31 декабря император подписал указы о повышении в чинах большой группы гвардейских офицеров.[1679]
Но уже на второй день царствования, 26 декабря 1761 г., Пётр отозвал из действующей армии в Петербург свой «личный» кирасирский полк, которым командовал с 1742 г. Следом за ним в столицу были отправлены 2-й гренадёрский полк во главе с новым полковником М. Л. Измайловым и Воронежский полк, а из Москвы — два эскадрона Новгородского драгунского полка.[1680] Предосторожности, кажется, были излишними: нам не известно ни одной попытки и даже намерения сопротивления законному престолонаследнику.Работы А. С. Мыльникова и В. П. Наумова показали, что император не был ни великовозрастным дебилом, ни безграмотным капралом. Наследник получил «нормальное» (по меркам ещё не екатерининского, а предшествовавшего времени) образование и собирал библиотеку. Он вполне прилично писал и переводил на русский, хотя в своём «голштинском» кругу предпочитал говорить по-немецки; сохранились его записки на французском языке, адресованные М. И. Воронцову, сделанные нетвёрдым и неаккуратным почерком.[1681]
Император искренне любил музыку, интересовался живописью и обладал «добрым и весёлым нравом» и чувством юмора.[1682]В то же время можно отметить (хотя бы на основании такого специфического источника, как дела Тайной канцелярии), что потомок Петра Великого, кажется, не пользовался популярностью у будущих подданных. Некий монах Савватий из Толгского монастыря в 1745 г. прямо высказался: «Вот-де наследник неверной, да и наследница такая ж… не могла она (Елизавета. —
Однако главной причиной бесславного конца нового царствования стала хаотичная и импульсивная деятельность самого монарха. При этом не раз отмеченная современниками и историками неспособность Петра III к управлению государством усугублялась сознательно взятой им на себя ролью.
При характеристике Петра обычно на первый план выставляются его прусские симпатии. Однако сам Фридрих II как раз полагал, что «император хотел подражать Петру I, но у него не было его гения»; стремление уподобиться своим знаменитым предкам Петру I и Карлу XII отмечали и близкие к императору люди: его учитель — академик Я. Штелин — и библиотекарь (и одновременно упомянутый в камер-фурьерском журнале как итальянский «буфон») Мизере.[1685]
О намерении следовать по «стопам» Петра I свидетельствуют и манифест о вступлении на престол нового императора, и ссылки на предка в указах нового царствования. Н. Ю. Трубецкой тут же почуял эту черту в государе; по его инициативе была отчеканена медаль на похороны Елизаветы, где возносившаяся на небо императрица указывала на наследника со словами: «В нём найдёшь меня и деда».[1686]Император желал противопоставить «слабой» политике тётки и её изнеженному двору иной стиль руководства в духе славного предка. Он блестяще воссоздан в очерке М. И. Семевского: государь вставал в семь утра, в восемь часов уже принимал доклады в кабинете, затем отправлялся на развод караулов или на парад, ездил по городу с посещением учреждений; после обеда следовали не менее активные развлечения — бильярд или поездки. Вечером император с избранными приближёнными запросто приезжал к кому-либо из вельмож на ужин, который затягивался далеко за полночь — до трёх-четырёх часов.[1687]