Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Как вспоминал позднее секретарь Петра III Д. В. Волков, его просили подготовить текст манифеста и присяги ещё при жизни Елизаветы. 25 декабря 1761 г. наследник с супругой попрощались с умиравшей, и в половине четвёртого пополудни она скончалась. Придворный ветеран Н. Ю. Трубецкой первым принёс Петру присягу и объявил Сенату о начале нового царствования. Император в преображенском мундире объехал построенные вокруг дворца гвардейские батальоны и обратился к ним: «Ребята, я надеюсь, что вы не оставите меня сегодня». Гвардейцы радовались: «У нас теперь опять мужчина императором».[1672] Так триумфально началось новое царствование, которое трагически завершилось уже через несколько месяцев.

Пётр III: несовпадение со временем

В учебниках конца XVIII — начала XIX в. образ свергнутого императора выглядел противоречиво. С одной стороны, его правление трактовалось как «ниспровержение» порядка и «совершенное порабощение» страны. С другой — он представал государем с «добрым сердцем» и «благородными чувствами»; издал манифест о вольности дворянства и упразднил Тайную канцелярию, но затем «к наивящему России и человечества благополучию ощутил бремя несносное» и добровольно отрёкся от престола.[1673]

Начавшаяся с 50-х гг. позапрошлого века публикация источников в подцензурных и бесцензурных изданиях сделала тему открытой для исследования, несмотря на усилия властей не допускать публичного оглашения неудобных для династии подробностей. Однако лишь немногие работы стремились выдержать академический тон и соблюдать беспристрастность;[1674] большинство же авторов на основании открывшихся материалов (в том числе весьма тенденциозных мемуаров самой Екатерины II) выносили Петру III однозначный обвинительный приговор; подчёркивались ничтожность личности императора с «прусской ориентацией» и угроза «новой бироновщины».[1675]

Лишь с начала 1990-х гг. в литературе наметилось другое направление, которое можно считать попыткой посмертной «реабилитации» Петра III. А. С. Мыльников отметил веротерпимость как важный фактор политики императора, сочетавшийся с защитой российских интересов в Курляндии и Речи Посполитой. В очерках В. П. Наумова император предстаёт личностью с задатками государственного деятеля, великодушием идеалиста-романтика и «маниакально-депрессивным психозом в слабой степени (циклотимией) с неярко выраженной депрессивной фазой». В итоге он оказался «слишком хорошим» для своего времени и в конце концов пал под бременем самодержавной власти. Наконец, книга К. Леонард прослеживает все основные направления государственной политики императора и его «коалиции» при весьма скептическом отношении к «российским» источникам, которые оцениваются как заведомо недостоверные.[1676]

Усилиями названных авторов удалось по-иному представить фигуру необычного монарха, освободить её от коварного обаяния «Записок» его жены-соперницы. Однако нередко симпатии к Петру как человеку в перечисленных работах автоматически и без достаточных оснований переносились на отношение к главе государства; фактов, необходимых для пересмотра сложившихся представлений о режиме Петра III, в итоге оказалось всё же недостаточно.

Реальная историографическая проблема, послужившая стимулом для «реабилитации», состояла в несовместимости личности императора с тем, что «за полгода в России была осуществлена радикальная социально-политическая реформа, по сути, заложившая фундамент под едва ли не все мероприятия следующего царствования».[1677] Исследователи отмечали: реформы проводились по «заготовкам» предшествовавшего царствования и теми же лицами — М. И. и Р. И. Воронцовыми, А. И. Глебовым, Д. В. Волковым. В результате возник парадокс: не любивший и не понимавший Россию император стремился переиначить политику тётки — ив итоге устранял пережитки крепостнически-служилой модели российской государственности.

Однако можно поставить вопрос: почему же «коалиция реформ» вокруг Петра III оказалась столь непрочной, а сам он легко пал жертвой очередного переворота? Ведь в решающий момент поддержка влиятельных «персон» (Н. Ю. Трубецкого, Шуваловых, Воронцовых) обеспечила Петру беспрепятственный приход к власти — впервые с 1725 г., если не считать воцарения младенца Ивана III с последующим «свержением» Бирона.

Канцлер Воронцов уже 25 декабря представил монарху предложения: объявить амнистию, «упустить» казённые недоимки, пожаловать треть годового жалованья армии и гвардии, поскорее заполнить вакансии в гвардии и при дворе, проводить ежедневные заседания Конференции и обновить её состав.[1678] Правда, царь показал характер и исполнил далеко не всё из предложенного.