Русско-австрийская конвенция 1760 г. предусматривала территориальные приобретения обеих сторон (соответственно, Силезию и Восточную Пруссию) и их обязательства заключить мир только по взаимному согласию. Однако интересы союзников расходились. Конференция весной 1760 г. признавала, что после занятия Восточной Пруссии можно было бы ограничиться военными демонстрациями и содержанием на чужой территории армии «в хорошем состоянии». Но австрийский двор стремился вернуть отнятую Фридрихом в 1740-х гг. Силезию; при этом русскую армию в Вене рассматривали как «помощной корпус» для решения этой задачи. Создавался порочный круг: для России цель войны была достигнута ещё в 1758 г., но её победное завершение требовало совместных действий, а для этого приходилось действовать по австрийским планам: в кампаниях 1759, 1760 и 1761 гг. выбор неуклонно делался в пользу силезского направления.
Командующие союзными армиями были связаны исходившими от их дворов указаниями, требовавшими согласований и переговоров. Переговоры затягивались, планы противоречили друг другу; в итоге кампании 1760 и 1761 гг. оказались в стратегическом плане проигранными: союзные войска не смогли ни дать решающее сражение Фридриху II, ни захватить главные крепости Силезии. Проявились и разногласия в окружении Елизаветы. По оценке французских дипломатов, Шуваловы рассчитывали на присоединение Восточной Пруссии, тогда как И. И. Неплюев полагал необходимым обмен этой провинции на восточные территории Речи Посполитой.[1642]
Попытки французской дипломатии склонить к миру Россию оказались тщетными. М. И. Воронцов, несмотря на обещанные ему 800 тысяч ливров, передал, что не может воздействовать на императрицу и её окружение.[1643]
На миролюбие канцлера повлияло и печальное состояние российских финансов: по его расчётам, к концу 1760 г. война обошлась России в 40 миллионов рублей за вычетом стоимости ежегодных расходов на содержание армии.[1644] Найденные нами документы показывают, что эти цифры близки к действительности. По сохранившемуся «валовому щёту» Военной коллегии выходило, что все военные расходы за 1756–1759 гг. составили 43 409 842 рубля; в эту цифру чиновники включили и «стоимость» солдат: «За собранных в 1754, 56, 57, 58 и в нынешнем 1759 годех рекрут 231 644 человека положить за каждого только по 60 рублей, то зделает за всех 13 898 640».[1645]Тем не менее императрица была намерена продолжать борьбу «со всею силою и ревностию». Конференция предложила отказаться от маршей в Силезию и сосредоточить армию для «диверсий» в Померании и Мекленбурге.[1646]
В ноябре 1761 г. был подготовлен «план операций на будущую 1762 году кампанию». Сам этот документ в беловом тексте протоколов Конференции отсутствует, хотя и значится в оглавлении книги.[1647] Однако он, несомненно, существовал, ибо на его основе 10 декабря были направлены указы: в Военную коллегию — о доукомплектовании действующей армии солдатами из других полевых и гарнизонных полков, в Сенат — о заготовке провианта на 100 тысяч человек. Через три дня последовал другой указ Сенату: о проведении нового рекрутского набора и покупке для армии лошадей.[1648] Таким образом, Россия, несмотря на все трудности, была готова к продолжению войны в рамках союзнических обязательств. Но в мире придворных «конъектур» будущее выглядело менее определённо.Затянувшаяся война нарушила равновесие между придворными «партиями». Последние годы царствования императрицы принесли ей ту же проблему, что и её отцу: конфликт со взрослым и законным наследником. Пётр Фёдорович не скрывал своих симпатий к Пруссии и уже с мая 1757 г. был выведен из состава Конференции. С другой стороны, болезнь Елизаветы и её устранение от дел заставляли окружение императрицы всё больше считаться с «молодым двором». Появились слухи о возможном лишении Петра Фёдоровича наследства и передаче короны маленькому Павлу Петровичу, в чём подозревали клан Шуваловых. Позднее сама Екатерина сообщала, что «за несколько времени» до смерти императрицы Иван Шувалов предлагал воспитателю наследника Н. И. Панину таким образом «переменить наследство» и «сделать правление именем цесаревича», на что Панин ответил отказом.[1649]