Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Елизавета уладила вопрос о престолонаследии. 5 февраля 1742 г. в Россию привезли её племянника, голштинского принца Карла-Петра-Ульриха, а уже 7 ноября после принятия православия он стал наследником престола; на богослужении его поминали как «внука Петра Первого, благоверного государя великого князя Петра Фёдоровича». Но принципиально изменять или отменять петровский указ 1722 г. Елизавета не стала, хотя предыдущие случаи уже показали опасность такой правовой неопределённости. Она также не сумела решить проблему экс-императора Ивана III. Все 20 лет правления её не оставляло беспокойство по поводу узника, а фигура принца оставалась катализатором «переворотных» надежд внутри страны и каких-то не вполне ясных планов зарубежных политиков.

С 1742 г. среди охранявших брауншвейгское семейство в Риге гвардейцев стали вестись разговоры о порядке наследия престола. В 1743 г. в сибирской глуши поднял тост за здоровье Анны Леопольдовны и её сына иноземец-портной «из Ангальтского княжества» Иван Зибек.[1617] В июне 1745 г. императрица лично допрашивала дворянина А. Беклемишева, давшего показания на своих знакомых, сожалевших об участи свергнутой правительницы и её сына и якобы мечтавших о «республике». Но из болтовни Беклемишева следовало, что офицеры братья Новиковы и капитан И. Зиновьев понимали республиканские порядки своеобразно: «Россию разделить в княжении в рознь и всякой да у них по княжению взять хотел», — и дело серьёзным заговором не пахло. Однако следствие показало, что «в гвардии есть такие, что о принце сожалеют».[1618]

Винился в желании, «чтоб оному принцу быть на всероссийском престоле», и поручик Канцелярии от строений Евстафий Зимнинский, не исключавший покушения на императрицу из пушек: «Зарядя их дробью, расстрелял её на розно».[1619] Информация о самом принце в столице распространялась из первых рук: многие гвардейцы командировались в караул, охранявший брауншвейгское семейство, и, подобно сержанту-преображенцу Ивану Назарьеву, не считали нужным скрывать, что принц «весьма умён».[1620]

Подобные разговоры порождали отклик, особенно у тех, кто считал себя обойдённым. В 1748 г. в Тайную канцелярию вновь попал бывший адъютант Антона-Ульриха П. Грамотин: проведя несколько лет в ссылке, он был по-прежнему уверен, что «будет на царстве Иван Антонович вскорости». Ещё через несколько лет следователям пришлось разбираться с полковником Иваном Ликеевичем, в докладах Елизавете и канцлеру Бестужеву предлагавшим скорее отпустить «принца Иоанна» за границу: ведь от долгого заключения пленник «как зверь будет»; после смерти императрицы непременно произойдёт выступление его сторонников и наследник Пётр Фёдорович будет изгнан в Голштинию.[1621]

Многие из сторонников свергнутого императора независимо друг от друга рассчитывали на помощь из-за границы. О поддержке принца Пруссией и Австрией говорил Иван Лопухин. Друг названного выше поручика Зимнинского, магазейн-вахтер И. Сёдерстрём надеялся на участие прусского и английского короля; на Фридриха II и Францию полагался П. Грамотин.[1622]

Возможно, эти разговоры являлись отражением реально возросшего при Елизавете вмешательства иностранной дипломатии во внутренние дела страны. В поле зрения Тайной канцелярии систематически попадали люди, чьи связи вызывали серьёзные подозрения. В 1744 г. в Риге был арестован лифляндский барон Стакельберг, на которого уже поступил «сигнал» из Кёнигсберга: бывший офицер шведской службы в «вольном доме» заявил, что русская государыня «никогда на престоле спокойна не будет», и намекал на свои шведские связи и планы войны с Россией. Едва барона отправили в Сибирь, как на него поступил новый донос. Ссыльный подполковник Даниил Опочинин сообщал, что Стакельберг осведомлён и о месте заточения семейства Антона-Ульриха, и о смерти его жены, а в Кёнигсберге в 1743 г. встречался с брауншвейгским дипломатом Кейзерлингом и собирался с помощью прусского короля освободить пленников или по крайней мере наладить связь с ними. Из дела следует, что Стакельберг был знаком с другим сторонником принца — бывшим семёновцем И. Путятиным, замешанным в дело Лопухиных. На сибирских просторах им довелось встретиться и обсудить, как сделать, чтобы «государыне не быть», а фельдмаршала Миниха по подложному указу освободить из ссылки. На допросах барон «заперся», и беспокойного лифляндца отправили за полярный круг — в Мангазею, где держали в «железах» вплоть до 1763 г.[1623]