Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Происходившая на протяжении XIII–XV вв. постепенная деформация социально-экономического и политического устройства Северо-Восточной Руси (замедление развития городов и городских сословий, ликвидация дружины и вечевых органов, изменение статуса княжеской власти) способствовала становлению специфической формы средневековой монархии, отличной как от западноевропейской, проделавшей путь от сословного представительства к абсолютизму, так и от восточной деспотии.

Ведущими силами политического развития оставались верховная власть и «корпорации несословного типа», представлявшие собой совокупность «чинов», чьи обязанности в виде безусловной и бессрочной службы и весьма ограниченные права определялись самой царской властью. Попытки ограничения царской власти в эпоху Смуты («подкрестная запись» Василия Шуйского 1606 г., договоры с королевичем Владиславом 1610 г., гипотетическая «ограничительная запись» при избрании на царство Михаила Романова в 1613 г.) остались безрезультатными.[243]

В том же XVII в. рост центрального бюрократического аппарата сделал ненужными Земские соборы. Третьего сословия как политической силы в России не существовало, а изучение политических взглядов служилых людей показало, что на протяжении столетия их симпатии неуклонно сдвигались «от поддержки "сословно-представительного" порядка к апологии самодержавия».[244] Ответом на вызов западноевропейской «военной революции» стало образование регулярной армии и военных округов — «разрядов», что привело к угасанию организации местных служилых «городов»; в 1679 г. была упразднена главная должность дворянского самоуправления — губных старост. На местах же выборные «мирские» органы подчинились назначенным из Москвы воеводам. Новая система налогообложения и переход от дворянского ополчения к постоянной армии делали царя всё более независимым от своей социальной опоры. В XVII в. заметна также тенденция к сакрализации царской власти, когда царь стал упоминаться на богослужении как «святой» вместе со всем родом.[245]

Но восстановленная «старина» уже отличалась от «досмутного» порядка: в обществе появились понятия о государстве-«земле», «земском деле», то есть наблюдался «отказ от патримониального видения политики, при котором все состоят в подобном домашнему хозяйству сообществе, связанном личными отношениями патримониальной власти и почтения».[246] В челобитной служилых и торговых людей, составленной во время восстания летом 1648 г., подданные напоминали царю о его обязанностях: «…от Бога и всего народа был поставлен и избран государем и великим князем и тебе меч злым на казнь, а добрым на милость был вручён». Новации в формах отправления религиозного культа и вызванный ими раскол поставили под сомнение представление о незыблемости не только церковного быта, но и самой государственной власти.[247]

После Смуты из практики вышла передача власти и «собственности» на всю страну по царскому завещанию-«духовной». Оба избранных царя (Борис Годунов и Михаил Романов) стремились выдать дочерей замуж за прирождённых государей, чтобы закрепить законность своих прав на престол.[248] Царевичей-наследников (Алексея Михайловича, Фёдора Алексеевича) торжественно «являли» народу по достижении 14-летия, а вступление на престол сопровождалось актом утверждения на Земском соборе.

B народном сознании в XVII столетии существовал идеальный образ праведного и благочестивого «великого государя царя»: он должен был вести себя «благолепно» как в общественной, так и в личной жизни; осуществлять патерналистскую заботу о подвластных. Но при этом в результате Смуты обожествлённая функция царя-правителя отделилась от личности государя. Царя уже могли воспринимать как «нашего брата мужичьего сына», которого можно было «выбрать».[249] Обыватели могли «лаять царя», шутить: «Я-де буду над вами, мужиками, царь», — или поверить «бесовскому мечтанью», что если «он, Степанка, переставит избу свою и сени у ней сделает, и ему, Степанку, быть на царстве».[250] Дворяне XVII в. могли в запальчивости высказать желание «верстаться» с Михаилом Романовым — «старцевым сыном», а отца государя, патриарха Филарета, объявить «вором», которого можно «избыть». Второго царя династии считали происходящим «не от прямого царского корени».[251]