Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Скепсис Панина в отношении «воли» вроде бы свидетельствует, что он не видел в деятелях прошлого и настоящего носителей «конституционной» традиции. Возможно, результаты переворота прибавили Панину сомнений в способности современных «бояр» воспринимать подобные идеи, что подтверждалось наличием оппозиции его весьма умеренному проекту 1762 г. Как участник созданной в 1763 г. Комиссии о вольности дворянства Панин был вполне солидарен с коллегами в защите сословных привилегий; но каких-либо его предложений об установлении «фундаментальных» законов и их гарантий со стороны самодержца (о чём когда-то мечтал И. И. Шувалов) до нас не дошло. Поэтому представляется обоснованной точка зрения, что целью Панина было установление регентства Екатерины при Павле по образцу ситуации 1741 г.,[1929] где, добавим, сам он играл бы роль третьего человека в государстве.

В таком случае остаётся согласиться с мнениями тех историков, кто считал, что проект Панина 1762 г. предполагал освободить императрицу от забот и обезопасить верховную власть от слишком явного влияния фаворитов.[1930] Тогда и вправду не стоило составлять более продуманный текст и искать более удачные примеры. Елизаветинское правление можно было осудить (Екатерина была его свидетельницей и в каком-то смысле жертвой), а предшествовавшую эпоху выставить в ином свете и предложить Екатерине царствовать при участии влиятельного Совета.

Но неужели Панин в 1762 г. действительно видел в Екатерине вторую Анну Леопольдовну — просвещённую иноземную принцессу, способную на устранение постылого мужа (не так ли собиралась поступить и Анна в конце 1741 г.?), но не готовую взвалить на себя бремя повседневного управления страной? Или сама Екатерина внушила министру — и не только ему — именно такое мнение о себе? Беранже был свидетелем, как не слишком трезвый А. П. Бестужев-Рюмин на людях поучал императрицу.[1931] Но почему бы и нет, если Екатерина в 1762 г. обращалась к нему не иначе как «батюшка Алексей Петрович» и просила советов?[1932] Канцлер Воронцов искренне изумлялся, что императрица вникала в депеши российских послов.

Но если Бестужев был с почётом отстранён от дел, то Панин остался. Он был нужен императрице не только как опытный дипломат, но и как доверенное лицо по части Тайной экспедиции. Кроме того, у Панина был важный козырь — законный наследник. Авантюра капрала Оловянникова имела место как раз в год, когда наследнику исполнилось 18 лет; из нуждающегося в опеке ребёнка он превращался в соперника императрицы.

К этому времени воспоминания декабриста М. А. Фонвизина относят начало заговора братьев Паниных с целью воцарения Павла, раскрытого благодаря предательству секретаря Панина П. В. Бакунина. В литературе рассматривается вопрос не только о реальности самого заговора, но и существования «конституции Панина-Фонвизина» — проекта политических преобразований, которые должен был произвести молодой император. Одни исследователи признают наличие подобного заговора или по крайней мере считают сообщение декабриста «отголоском» реальных событий;[1933] другие отрицают эту возможность.[1934]

Мы не располагаем данными, которые могли бы подтвердить или опровергнуть рассказ Фонвизина. Но в то время придворная атмосфера в условиях нараставшего на востоке империи бунта была тревожной. Заезжий наблюдатель, писатель-энциклопедист Дени Дидро на рубеже 1773–1774 гг. делился с царственной собеседницей впечатлениями: «В душе ваших подданных есть какой-то оттенок панического страха — должно быть, следы длинного ряда переворотов и продолжающегося господства деспотизма. Они точно будто постоянно ждут землетрясения и не верят, что земля под ними не качается».[1935]

Однако десятилетие, прошедшее со времени «революции» 1762 г., показало, что российское «переворотство» постепенно выдыхается. Павел мог стать объектом устремлений и «нижнего» самозванства, и «верхнего» переворота. Однако гвардейские «замешательства» были сами по себе не опасны без руководства высших офицеров и вельмож, а «большие люди» уже не считали для себя уместным такой путь политического действия в условиях екатерининского царствования: Панин стремился сделать Павла соправителем легальным путём и отвергал силовые варианты.[1936] Шансы Павла на захват трона оценивались скептически даже благожелательными наблюдателями. Прусский посол Евстафий фон Герц докладывал Фридриху II: «Можно быть уверенным, что он никогда не склонится к перевороту, никогда никаким, даже самым косвенным образом не будет ему способствовать, даже если бы недовольные, в коих нет недостатка, затеяли таковой в его пользу».[1937]