Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Но повторить счастливую для него ситуацию 1740-х гг. Бестужев не смог — политическая атмосфера 1760-х гг. не дала возможности безгласно осуществить комбинацию с браком Екатерины. Впрочем, в этом был «повинен» и сам кандидат в мужья императрицы. Дипломаты дружно отмечали его неспособность и нежелание вникать в дела, на что жаловался и Бестужев. Фаворит не знал французского языка и тушевался в изысканном придворном кругу, предпочитая ему «собак и охоту»; при случае мог похвастаться вельможам, что в одиночку ходил на медведя.[1916] В обществе его насмешливо называли «кулачным бойцом» и, кажется, считали человеком недалёким.[1917]

Лихой офицер не вписался в образ фаворита новой эпохи, требовавшего образованности, внешнего лоска и деловых качеств. Григорий и его братья годились для смелой «акции» или для поля боя, но не подходили на роль секретарей-помощников императрицы, почитателей идей Просвещения или поклонников изящных искусств. Не давалось Орлову и искусство политической интриги. При обсуждении кандидатуры Понятовского на польский трон он сначала обложил своего предшественника в сердце императрицы «ругательными именами», а затем признался ей, что сделал это с подачи Бестужева-Рюмина.[1918]

Оба союзника, Бестужев и Орлов, олицетворяли собой прошлое: один — дипломатическую «систему» 40-х гг. XVIII в.; другой — тип вышедшего «из народа» фаворита-«бойца» в стиле Разумовского. Но судьба их сложилась по-разному. Екатерина не только не рассталась с фаворитом, но и направила карьеру преданных ей Орловых на охрану трона. В 1764–1765 гг. Григорий стал генерал-аншефом и подполковником Конной гвардии, шефом Кавалергардского корпуса и генерал-фельдцейхмейстером; его брат Алексей — премьер-майором, а затем и подполковником Преображенского полка (в 1767 г.). Позднее Алексей Орлов сумел себя показать во время экспедиции русского флота в Средиземное море, а Григорий — при успокоении Москвы после «Чумного бунта» 1771 г.

Время же Бестужева ушло, как и его внешнеполитическая система с жёсткой ориентацией на союзы с Англией и Австрией. Панин ещё осенью 1763 г. сетовал на противодействие «австрийской партии», но 27 октября он был назначен «старшим членом» Коллегии иностранных дел и занимал этот пост почти два десятка лет. Однако являлось ли это назначение его безусловной победой? Ведь в предполагавшемся им Императорском совете он должен был занять пост статс-секретаря по внутренним делам. Вероятно, новое назначение Панина деликатно устраняло его возможные претензии на роль «первого министра» и одновременно заставляло считаться с амбициями военных — эти ведомства контролировались его политическими противниками Чернышёвыми.[1919] Имя же Бестужева с конца 1763 г. исчезает из депеш иностранных дипломатов.

Фактическое крушение задуманной Паниным «Северной системы» (попытки создания в 1763–1767 гг. союза России, Пруссии и Англии с подключением Дании, Швеции и Речи Посполитой в противовес блоку Австрии, Франции и Испании[1920]) в начале 1770-х гг. вместе с усилившимися подозрениями в адрес Панина как идейного наставника Павла стали началом конца его влияния. Но всё это было позже. Уход же Бестужева в начале 1760-х гг. рассматривался историками как победа Панина и его «партии».[1921] Но и с этой «партией» у Екатерины складывались непростые отношения: в руках Панина находился её сын и соперник.

Главной внутриполитической инициативой Панина стал проект создания нового Императорского совета, подготовленный вскоре после переворота и получивший в литературе противоречивые оценки. С одной стороны, в нём видели «реставрацию» Верховного тайного совета[1922] или повторение попытки ограничения самодержавия с «олигархическими тенденциями».[1923] С другой — ещё В. О. Ключевский полагал, что Панин не посягал на права монарха: проект предусматривал прежде всего создание «законодательной мастерской» с оформленным порядком делопроизводства, которая, в отличие от Совета образца 1730 г., не имела административно-распорядительных, судебных и контрольных функций. Близкие к этой точки зрения содержатся и в последующих исследованиях.[1924]

В обтекаемом и «тягучем» панинском документе можно выделить две основные части. В первой содержатся часто цитируемые инвективы против фаворитов. Панин внушал Екатерине, что после смерти Петра I «временные порядки и узаконения» привели к господству «припадочных и случайных людей» и даже вызвали «потрясения» 1730 г., но в итоге делал вывод: самодержавную власть нельзя «в полезное действо произвести» иначе, «как разумным её разделением между некоторым малым числом избранных к тому единственно персон».