Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Это дело интересно, пожалуй, отразившимся в документах следствия уровнем представлений гвардейских офицеров нового поколения. Круг их интересов уже не ограничивается чинами и «деревнями»; в него входят и внешняя политика, и реформа государственной службы, и состояние казны (офицеры были в курсе состоявшихся заграничных займов). В то же время их критика направлялась под углом специфических военно-служилых интересов: императрица почему-то желает облегчить жизнь крепостных, «статским» неведомо за что дают постоянное жалованье, а откупщики теснят «самое дворянское» винокурение. «Сыны отечества» считали возможным предотвратить его «падение» только с привлечением «больших людей… которые издавна народ любят», — К. Г. Разумовского, Ф. М. Воейкова, А. И. Глебова, графов Паниных.[1899] Из дела следует, что таких попыток не было, как не было у заговорщиков и опоры в солдатских рядах.

А в гвардейских «низах» появлялись свои «зачинщики», не связанные с офицерами и вельможами. В 1771 г. волновались солдаты-преображенцы, предполагавшие, что Орловы замыслили «искоренить гвардию», и хотели «посадить на царство Павла Петровича».[1900] В июне 1772 г. обнаружились замыслы группы преображенских солдат-дворян во главе с капралом Матвеем Оловянниковым. Гвардейцы не только обвиняли Орловых, якобы собиравшихся принять десять тысяч армейских солдат «на наше место», но и хотели обратиться к Павлу с письмом (Екатерина приказала разыскать его) и предоставить ему престол. Но от предвкушения удачи у молодых солдат голова пошла кругом. Оловянников считал возможным уничтожить наследника и тут же обвинить в этом императрицу с целью оправдания её убийства, а затем самому занять трон: «А что же хотя и меня!» Своих друзей, из которых не все «умели грамоте», капрал намеревался произвести в генерал-прокуроры и фельдмаршалы.[1901] Вопреки обычному правилу, подобные беседы, как выяснило следствие, продолжались около года, и никто из привлечённых к следствию не донёс.

Екатерина была обеспокоена: в папке с приговорами Тайной экспедиции находится восемь её собственноручных записок Вяземскому по этому делу. Помимо 22 основных участников, были арестованы ещё многие, и императрица стремилась любой ценой пресечь ходившие по столице слухи. Она приказала генерал-прокурору: «Александр Алексеевич, скажите Чичерину (генерал-полицеймейстеру. — И.К.), что есть ли по городу слышно будет, что многие берутся и взяты солдаты под караул, то чтоб он выдумал бы бредню, чтоб настоящую закрыть. Или же и то сказать можно, что заврались», — и в то же время отдавала указания приготовить для арестованных помещения «за рекой», если не хватит места в крепости.[1902]

Оловянников был лишён дворянства; на плацу перед полком его выпороли кнутом, заклеймили буквой «3» (злодей) и отправили в Нерчинск на каторгу; его сообщников сослали в сибирские гарнизоны. Екатерина не смогла сдержать удивления: «Я прочла все сии бумаги и удивляюсь, что такие молодыя ребятки стали в такия беспутныя дела; Селехов старшей и таму 22 года…»; остальным заговорщикам было 17–18 лет. Едва ли самодержице приходило в голову, что дерзость семнадцатилетних солдат была побочным результатом её собственной инициативы. После этого она решила «гвардию колико возможно на сей раз вычистить и корень зла истребить».[1903] В значительной степени это ей удалось. Помогло Екатерине и то, что гвардейские «замешательства» уже не находили прежнего отклика в правящей верхушке.

Придворные «партии»

Д. Ле Донн применительно к началу правления Екатерины на первое место выдвигает клан Салтыковых-Трубецких: Н. Ю. Трубецкого, его зятьёв фельдмаршала П. С. Салтыкова и А. А. Вяземского, а также связанных родством с Салтыковыми 3. Г. Чернышёва и А. В. Олсуфьева. К другой группе относятся братья Панины и их племянник Б. А. Куракин; внимание этих лиц к внешней политике, по мнению исследователя, связывало их с братьями Голицыными (вице-канцлером и будущим фельдмаршалом) и со всем кланом Нарышкиных.[1904]

Д. Рансел выделил группировку Орловых вместе с генерал-фельдцейхмейстером А. Н. Вильбуа и возвратившимся из ссылки А. П. Бестужевым-Рюминым. Их оппонентами были клан Паниных, их родственники и сторонники (Б. А. Куракин, А. И. Бибиков, П. А. Румянцев, П. Д. Еропкин), а также члены бывшей «партии» Воронцовых (М. И. Воронцов, Я. П. Шаховской, А. Р. Воронцов).[1905] И. Г. Рознер и В. С. Лопатин полагают, что панинской группе противостояла прежде всего коалиция Орловых-Чернышёвых.[1906]

Выше уже шла речь о трудности определения политической позиции той или иной фигуры на основе родственных связей. Многочисленные переплетения родства, очевидно, предполагали возможности выбора, который едва ли всегда определялся клановой солидарностью. В данном случае нас интересует не столько создание собственной схемы придворной борьбы, сколько основные тенденции, а также роль самой Екатерины в «административной» истории царствования, о написании которой мечтал Ле Донн.