Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Готовилась к изданию монументальная биография «Заслуги и подвиги его высококняжеской светлости князя Александра Даниловича Меншикова», авторы которой на всякий случай указывали и на его происхождение от «древней польской фамилии», и даже на его отношение к удельному князю Андрею Васильевичу, брату Ивана III. Перечень заслуг Меншикова, который «как Иосиф в Египте, счастливо управлял государством», дополнялся оправданием его растрат: на армию, придворный штат и подарки послам князь расходовал «собственные деньги», то есть содержал самого Петра I и его двор.[622] На возвышение Меншикова отреагировала и изящная словесность: в только что сочинённой «Пьесе о воцарении Кира» прославлялся «первосоветник» Гарпаг, сумевший спасти и сделать царём юного Кира вопреки воле его деда.[623] Сам же Александр Данилович предполагал закрепить своё родство с династией, женив сына на сестре Петра Наталье; тогда при любых случайностях страной управляли бы его потомки.

Летом 1727 г. Меншиков карал и миловал, раздавал своим приверженцам имения, как стало потом известно из поданных в Сенат жалоб. Он взял под собственную «дирекцию» дворцовое ведомство[624] и позволял себе вмешиваться в церковные дела: требовал от Синода не «производить» в сан архимандрита Александро-Невского монастыря до его личного прибытия и рассмотрения кандидатуры.[625]

Гвардейские офицеры уже почтительно требовали от Верховного тайного совета наград: «А есть ещё деревни нерозданные Петра Толстова». «За службу при взятье Антона Девиера» приходилось отписывать гвардейцам по 30–40 дворов.[626] «Записка о раздаче деревень» из архива князя показывает, что за «деревнями» опальных выстроилась целая очередь претендентов с возраставшими аппетитами: так, майор гвардии С. А. Салтыков оценил свои заслуги в 616 дворов из конфискованных владений Толстого, а получил только 202.[627] В начале «эпохи дворцовых переворотов» раздачи были ещё невелики: лишь доверенные лица, как Алексей Волков, получали помногу (288 дворов); выдачи остальным были гораздо скромнее: 93 двора преображенскому подполковнику И. И. Дмитриеву-Мамонову, 65 дворов генералу К. Гохмуту, 55 дворов Варваре Арсеньевой.

Сам же князь в 1727 г. практически не посещал Военную коллегию, всё реже бывал на заседаниях Верховного тайного совета и подписывал, не читая, их протоколы[628] — и тем самым выпускал из рук контроль над гвардией и государственным аппаратом; даже его «креатуры», как член Военной коллегии Егор Пашков, в частных письмах весьма нелестно отзывались патроне.

22 июня светлейший заболел и оказался прикованным к постели. В предсмертном обращении к Петру Меншиков не только просил его выполнить свои обещания в отношении невесты, но и сумел подняться до государственного уровня и указать царю на ожидавшие его трудности: «Восприяли вы сию машину недостроенную, которая к совершенству своему многова прилежания и неусыпных трудов требует». Князь призывал воспитанника к тому, чтобы все его «поступки и подвиги изобразовали достоинство императорское»; предостерегал его от людей, «которые похотят вам тайным образом наговаривать»; зная нрав мальчика, он советовал «в езде так и в протчих забавах умеренно и осторожно поступать».[629]

В том же письме Меншиков высказал доверие Остерману, которому в другом послании поручил заботу о своих жене и детях. Но именно Андрей Иванович и подготовил переворот, свергнувший Меншикова. Однако Остерман обладал развитым чутьём и умением спрятаться за чужую спину, а на первом плане действовали князья Долгоруковы — Алексей Григорьевич и его сын, семнадцатилетний Иван, с разрешения Меншикова вернувшийся ко двору.[630] Новые фавориты взамен надоевшего учения предоставили мальчику гулянья и игры.

После выздоровления регента начались его столкновения с императором: дипломаты докладывали, что Меншиков присвоил деньги, поднесённые царю; что тому вовсе не нравилась его невеста. Светлейший же позволил себе публично делать выговор за то, что «всего неделю он выдал царю 200 рублей, и уже ничего не осталось», и забрал подарки императора Карла VI племяннику.[631] В то же время документы Верховного тайного совета показывают, что сам князь свободно распоряжался дворцовыми суммами; в одном только 1727 г. он позаимствовал 200 тыс. рублей.[632]

В таких обстоятельствах даже разумные распоряжения Меншикова о прекращении денежных трат по прихоти ребёнка должны были восприниматься Петром — с помощью новых друзей — как покушение на его власть. В августе иностранным дворам было известно, что во время одного из столкновений Пётр закричал на Меншикова: «Я тебя научу, что я — император и что мне надобно повиноваться!»[633]