Эпоха крестовых походов и ее герои

Но в этих переговорах Ричард совсем не тот, каким был под Акрой и в боях на улицах Яффы. Он был вял и уступчив. Результат переговоров был таким, что крестоносцы и христиане Палестины испытали, узнав о них, «глубокое горе и стыд». Только полоса между Тиром и Яффой оставалась за новым иерусалимским королем. Иерусалим, Святой Крест, пленники, находившиеся в руках Саладина, вообще не были помянуты. Пилигримам без оружия разрешалось входить в Иерусалим для поклонения святыням, но это право предоставлялось всего на три года. О дальнейшем (это опять-таки ставилось в укор английскому королю) договор не говорил ничего.

Ричард еще находился в Палестине, когда по одному из условий договора крестоносцами было осуществлено паломничество ко Гробу Господню.

«Без оружия», как то было оговорено, вступили они в Иерусалим, где процессией обошли святыни, «полные жалости и желания», и где видели христианских пленников, «скованных и в рабстве». «Мы целовали пещеру, где взят был воинами Христос, и плакали мы горькими слезами, потому что там расположились стойла и кони слуг диавольских, которые оскверняли святые места и грозили паломникам. И ушли мы из Иерусалима и вернулись в Акру...»

Ричард выждал возвращения третьей группы паломников и посадки их на суда, а затем стал сам собираться в путь. Он отплыл из Яффы 9 октября.

Через два с половиной месяца, за четыре дня до рождественских праздников, после бури, разбившей корабль, когда переодетым он пробирался через владения австрийского герцога, его схватили и заточили в замке Кюнрингербург близ города Дюрнштайна на Дунае.

Глава V Дело латинских завоевателей на Востоке

В этом очерке событий, который слагается как более или менее объективная сводка различных показаний, есть что-то вызывающее ряд недоумений. К сожалению, многих из них не рассеивают писатели, дружественные Ричарду. Ни Амбруаз, ни Ричард Девизский не упоминают о недоразумениях, в последнюю минуту еще раз разделивших Ричарда и Филиппа. Между тем в изображении менее благоприятно настроенных хроникеров поведение Ричарда рисуется в такой же мере мальчишески-задорным, бесцельно-жестоким и вредным, в какой представляются целесообразными, гуманными и трезвыми действия Филиппа и Конрада. Ричард явно затягивал штурм города, не хотел соглашаться на приемлемые для гарнизона условия. Из-за него чуть было не расстроилось соглашение, и благодаря ему было, очевидно, введено то суровое условие, в силу которого пленники Акры остались в руках победителя, что впоследствии дало возможность по невыполнении договора Саладином обезглавить две тысячи человек.

Однако чем внимательнее вглядываешься в эти события, тем более странным представляется многое в таких оценках.

Да, Ричард затягивал штурм Акры, да, он обнаружил полное отсутствие гуманности к пленникам Акры. Но можно ли думать, что именно гуманность заставляла Филиппа спешить с принятием капитуляции и идти на не самые выгодные условия? Нам хорошо известна проявившаяся с ранней юности холодная жестокость Филиппа. Во имя чего могли бы мы предположить в нем, с циническим коварством стравившем в свое время детей и братьев в семье Плантагенетов, задушившем (вероятно) Артура Бретонского[29], особую жалость к тем, кого он, так же как и Ричард, считал «врагами Христа»?

Разница между ним и Ричардом заключалась в том, что Филипп, собственно, не ставил себе никаких целей на Востоке и выполнял долг приличия, проведя три неприятных месяца под Акрой. Для Ричарда же самое важное дело его жизни складывалось на Востоке; не важно, кем был — «Божиим паладином» или только славолюбивым завоевателем, но ясно, что Иерусалим был главной целью его жизни.

Понятно, что Филипп, уже строивший планы дальнейших интриг в Европе, торопился поставить точку на эпизоде Акры. Для Ричарда же этот эпизод был только началом действий в Палестине. Его настроению, в отличие от действий, нельзя отказать в последовательности; да, он был жесток, но жестокость была характерна не только для его натуры — век, в котором жил Ричард, был беспощаден.