Эпоха крестовых походов и ее герои

«Король был в Яффе, беспокойный и больной... Он позвал к себе графа Генриха, сына своей сестры, тамплиеров и госпитальеров, рассказал им о страданиях, которые испытывал, и убеждал их, чтобы одни отправились охранять Аскалон, другие остались стеречь Яффу и дали бы ему возможность уехать в Акру полечиться. Он не мог, говорил он, действовать иначе. Но что мне сказать вам? Все отказали ему и ответили кратко и ясно, что они ни в каком случае не станут охранять крепостей без него. И затем ушли, не говоря ни слова... И вот король в великом гневе. Когда он увидел, что весь свет, все люди, нечестные и неверные, его покидают, он был смущен, сбит с толку и потерян. Сеньоры! Не удивляйтесь же, что он сделал лучшее, что мог в ту минуту. Кто ищет чести и избегает стыда, выбирает меньшее из зол. Он предпочел просить о перемирии, нежели покинуть землю в великой опасности, ибо другие уже покидали ее и открыто садились на корабли.

И поручил он Сафадину, брату Саладинову, который очень любил его за его доблесть, устроить ему поскорее возможно лучшее перемирие... И было написано перемирие и принесено королю, который был один, без помощи, в двух милях от врагов. Он принял его, ибо не мог поступить иначе... А кто иначе расскажет историю, тот солжет...

Но король не мог смолчать о том, что было у него на сердце. И велел он сказать Саладину (это слышали многие сарацины), что перемирие заключается им на три года: один ему нужен, чтобы вернуться к себе, другой — чтобы собрать людей, третий — чтобы вновь явиться в Святую землю и завоевать ее». И Саладин ответил королю, что он высоко ценит его мужество, великое сердце и доблесть и что если суждено его земле быть кем-то завоеванной при его жизни, то пусть это будет Ричард. «Король искренне думал сделать то, что он говорил: вернуть Гроб Господень...» Таким образом, отъезд и заключенное перемирие должны были стать только перерывом в войне за Святую землю. Это объясняет не понятый Кутлером смысл трехлетнего срока для паломничества в Иерусалим.

Если на фоне разбежавшейся после гибели Фридриха Барбароссы немецкой армии и пассивности большинства воинов Филиппа мы оценим результаты деятельности Ричарда, то сможем с уверенностью сказать, что пребывание и подвиги его в Сирии не были бесплодными: он снабдил ее базой снабжения на Кипре, он отвоевал для крестоносцев Акру, Яффу, Торон и соединяющую их полосу.

Еще раз скажем: дело Ричарда в гораздо большей степени, чем его недостатками и промахами, подтачивалось неразрешимыми противоречиями внутри крестоносного движения. Уже после Первого крестового похода Готфрид Бульонский напутствовал уезжавших крестоносцев просьбой «не забыть о Святой земле, о нас, остающихся в изгнании». Слово «изгнание», звучавшее так странно в применении к положению иерусалимского короля, тем не менее выражало печальную реальность: слишком ненадежно было положение Иерусалима. В Святую землю всегда шло много паломников и воинов, но «томление сердца» их очень быстро удовлетворялось обходом святынь. Ни любознательные странники, ни мистические мечтатели не задерживались в Иерусалиме. Еще менее склонны были делать это торговые люди, которые завязывали длительные связи и искали оседлости в более живой и цветущей прибрежной полосе. Туда они, естественно, пытались направить меч Ричарда и были по-своему правы: без прочной власти здесь власть над Иерусалимом была бы эфемерна.

Никто не знает, что было бы, останься Ричард в Палестине. Вполне вероятно, что он развернул бы здесь собственную политику. Но можно ли всерьез обвинять его в отъезде и требовать, чтобы в условиях заговора, поднимавшегося против него дома, он продолжил борьбу с Саладином, рискуя при этом потерять английский трон? Теряя его, он все равно косвенно проигрывал свое дело также и в Палестине.

Есть мнение, что, будь у Ричарда лучше характер, он смог бы договориться с Филиппом II. Тогда французский король, может быть, не уехал бы из Палестины в августе 1192 года и не стал бы интриговать против него в Европе. Однако не стоит думать, что Саладин, как будто готовый уступить Конраду Монферратскому некоторые города на побережье, уступил бы ему — при отсутствии «вредного» вмешательства Ричарда — Иерусалимское королевство. Саладин в принципе находился в более удобном положении, нежели латинские короли, чтобы создать здесь прочную власть, и достаточно силен, чтобы рано или поздно покончить с латинской экспансией. Дело любого завоевателя с далекого Запада, будь то Филипп, Фридрих или Ричард, было обреченным делом независимо от хорошего или худого его характера. Скорее можно ставить вопрос, не было ли ошибкой растрачивать огромные силы на крестовые походы. В этой великолепной расточительности Ричард отчасти символ всей крестоносной эпопеи. Мы говорим «отчасти» потому, что он не выразил ее идеального лица.