Эпоха крестовых походов и ее герои

Ричард понимал, что конец сирийской эпопеи не обеспечит ему триумфа на Западе. Перед лицом раненого льва не было в Европе такой лисицы, которая ни собиралась бы его лягнуть. Он знал, что император Генрих VI не простит ему дружеских отношений и близкого родства с соперником Гогенштауфенов — Генрихом Львом[31], что он ставит ему в вину признание прав Танкреда на сицилийскую корону — император считал эти права своими; что Леопольд Австрийский обижен на него со времен Акры; что Раймунд Тулузский готовит ему враждебную встречу в Марселе. Он знал не только о том, что Иоанн борется против его власти в Англии, а Филипп произвел вторжение в его французские владения, но и о том, что французский король клеветал на него, как мог, возводя на него настоящие и мнимые вины — вроде того, что Ричард подослал убийц к герцогу Монферратскому и отравил самого Филиппа, «отчего он оплешивел». Еще худшие россказни вроде обвинения Ричарда в предательстве Святой земли распространял, разъезжая по Германии, Филипп де Дрё, епископ Бовезский.

В общем, берега Западной Европы должны были оказаться негостеприимными для Ричарда. Зная это, он составил сложный план возвращения. В течение некоторого времени он без особого смысла бороздил море в разных направлениях, не решаясь как будто четко фиксировать свой путь. Затем он взял курс на восточный берег Адриатики, и здесь корабль потерпел крушение. Весть об этом быстро достигла тех, кто не был заинтересован в том, чтобы Ричард вернулся в европейскую политику, и его ждали. Ричард же надеялся инкогнито через земли австрийского герцога пробраться во владения Генриха Льва и с его поддержкой высадиться в Англии. Но несмотря на принятые меры — «он отпустил густую бороду и длинные волосы, приспособил одежду и все прочее на манер людей страны», — его узнали.

«На самом быстром коне в сопровождении только одного спутника спешил он по пути к Вене и, прибыв к ней ночью, нашел убежище в небольшой деревне. Когда спутник его отправился закупать съестные припасы, король, утомленный долгой дорогой, лег на постель и уснул. А спутник, пытавшийся разменять деньги, был узнан одним слугой герцога, схвачен и отведен к герцогу». Под пыткой он вынужден был открыть местопребывание Ричарда, и короля застали спящим. Неизменный в соблюдении своего достоинства, Ричард настоял на том, что отдаст свой меч только в руки герцога.

21 декабря он был заточен в замке на высоком берегу Дуная. «В том году многие паломники, ушедшие с королем из Сирии, вернулись к праздникам Рождества в Англию, надеясь найти там короля. И когда их спрашивали о нем, они отвечали: не знаем. Его корабль видели в последний раз в Бриндизи, в Апулии».

«Знаю, что порадую тебя, — пишет Генрих VI Филиппу II, — враг нашей империи и смутитель твоего царства, возвращаясь домой, по Божию изволению потерпел крушение... Ныне возлюбленный сын наш Леопольд... держит его в плену». Впрочем, Генрих VI вскоре для большей надежности потребовал доставить пленника к себе. Предлогом послужило то, что, как он выразился, «невместно королю быть в плену у герцога», и Ричард был перевезен под охрану германского императора в Оксенфурт.

«Ценнее золота и серебра» была для Филиппа пришедшая из Австрии весть. Получив известие об аресте Ричарда, он двинул войска в Нормандию и занял замки Жизор, Иври, Паси. С Иоанном Безземельным было подписано соглашение, согласно которому Турень и часть Нормандии на правом берегу Сены должны были достаться французской короне; в случае своего восшествия на престол Иоанн обязывался принести Филиппу ленную присягу за Англию.

О плене, который вызвал множество слухов и легенд, сам Ричард в письме к матери выразился, что его держат в нем «честно». При изучении передаваемой традицией Ричардовой эпопеи исчезает без остатка красивое сказание, явившееся впервые в «Реймсской хронике» XIII века. В нем говорится, будто местопребывание короля долго оставалось неизвестным и друзья и слуги тщетно искали его. Тюрьму его будто бы открыл трувер Блондель, запевший под окном башни песню, которая была им сложена когда-то вместе с Ричардом. И когда, допев первый куплет, он услышал, как с вершины башни кто-то отвечает ему вторым, он узнал пленника, стоявшего у окна. Но так как подлинный Блондель не рассказывал ничего подобного и вообще до XIII века этот эпизод был неизвестен, то его, очевидно, следует отнести к более поздним сочинениям.