Эпоха крестовых походов и ее герои

Тот же Амбруаз при всей любви к нему не может вылепить из него настоящего «божия паладина». Хроникер говорит о том, какое расстояние отделяет Ричарда от Готфрида Бульонского, как и вообще нравы, тон и одушевление третьего похода, по его мнению, далеки от того, что было в первом. «Сеньоры! Не удивляйтесь, если Бог пожелал, чтобы труды наших паломников оказались тщетны. Разве не видели мы в самом деле многократно, как по вечерам после долгого похода, когда войско располагалось лагерем, французы отделялись от других, раскидывали свои палатки в стороне. Так войско раскалывалось, и невозможно было, говоря правду, привести его к соглашению. Один говорил: “Ты вот то!”, а другой отвечал: “А ты вот что!” — и все это очень вредило делу. Гуго, герцог Бургундский по великой своей худости и великой наглости велел сочинить песню на короля; и песня была пакостная и полная ругательств, и распространилась она в войске. Можно ли обвинять короля, что он, в свою очередь, высмеял в песне тех, которые нападали на него и ругались над ним? Да... о таких надутых людях никогда не будет спета добрая песня, и Бог не благословит их, как Он сделал то в другом походе, историю которого рассказывают доныне, когда осаждена и взята была Антиохия Боэмундом и Танкредом (вот это были безупречные паломники!), Готфридом Бульонским и другими славными князьями. Они хорошо служили Богу. Он справедливо наградил их службу, и их подвиг был славен и плодовит...»

Откровенно говоря, Боэмунд и Танкред вели себя под Антиохией и у Эдессы нисколько не лучше, чем Ричард и Филипп под Акрой. Но время покрыло такою сияющей зарей «историю другого похода», что все его тени скрылись для Амбруаза. Счастьем этого «другого похода» было прежде всего то, что в момент, когда он двинулся на восток, разложилась арабская держава и не утвердилась прочно турецкая власть, что враждовали Египет и Сирия, что не было еще во главе турецких сил гения Саладина, что против крестоносных вождей не интриговали дома; его счастьем было существование в латинском войске Готфрида Бульонского и крепкого ядра «честных крестоносцев», о которых мы гораздо меньше слышим в третьем. Залогом его успеха было и то, что западные завоеватели охватывали мыслью Сирию как одно целое и к ее завоеванию в целом приложили руки как сухопутные войска севера Европы, так и флоты итальянских городов.

К третьему походу Сирия распалась, в их представлении, на отдельные, более или менее притягательные части, и Иерусалим далеко не в такой мере привлекал большинство. У каждой из осевших здесь групп христиан были свои интересы, которые в конце концов могли найти удовлетворение в сговоре не только с каким-то отдельным латинским правителем, но и с самим Саладином, человеком очень культурным и поощрявшим латинскую мирную колонизацию. В этом всем крылись силы, разлагающие Третий крестовый поход; к тому же замки, возведенные некогда латинскими рыцарями и отдававшие в их руки Ливанский хребет, ныне в большинстве были в руках турок и обратились против крестоносцев. Все это делало ненадежным попытку всякого завоевания, но открывало перспективы к договоренностям между христианами и мусульманами. По этому пути пошел Конрад Монферратский и впоследствии Фридрих II (шестой поход).

Возникала в крестоносной Европе, как мы знаем, и другая идея: разбить турецкую силу в ее основной базе — «Вавилонии» (так называли Египет). По этому пути пошли пятый и особенно седьмой и восьмой несчастные походы Людовика IX. Четвертый поход, как известно, вовсе не добрался до «божьих врагов» — сарацин, но занялся «схизматиками-греками». Таким образом, третий поход и его столь много воспетый и столь много осужденный герой Ричард Львиное Сердце остаются последними на пути движения в Сирию.

«Когда король уезжал, — так описывает Амбруаз прощальную сцену на сирийском берегу, — многие провожали его со слезами нежности, молились за него, вспоминая его мужество, его доблесть и великодушие. Они говорили: “Сирия остается беспомощной”. Король все еще больной, простился с ними, вошел в море и открыл паруса ветру. Он плыл всю ночь при звездах. Утром, когда занялась заря, он обернулся лицом к Сирии и сказал: “О Сирия! Вручаю тебя Богу. Если бы дал Он мне силы и время, чтобы тебе помочь!”».

Глава VI Личная трагедия Ричарда Львиное Сердце