Эпоха крестовых походов и ее герои

В этой войне подвиги благочестия отмечены хроникерами рядом с великими кощунствами. Латинские воины похитили чудотворную икону Богоматери, написанную, по преданию, св. Лукой, и водрузили ее на мачте передовой галеры, чтобы защититься от ударов. Ворвавшись наконец в город, они не щадили ничего. Тысячи произведений античного искусства исчезли с чудесных площадей Константинополя в день, когда вошли туда крестоносцы. Храмы были немилосердно разграблены. Богатая мебель, ювелирные изделия, алтари, убранные золотом и эмалью, драгоценные рукописи, ткани — все было вытащено, содрано, изломано, навалено кучами в местах, назначенных для сбора добычи. Духовные лица, предприняв охоту за реликвиями, растаскивали мощи из императорской капеллы и чудотворные сокровища из других церквей. При дележе бароны выковыривали драгоценные камни из серебряных гнезд в окладах икон, а металл оставляли воинам низших рангов. «Дворцы захватили, кому какой было угодно, и их еще довольно осталось». Бонифаций заявил права на Святую Софию, дворец Буколеон и патриарший дворец. Генрих Фландрский завладел Влахернским дворцом.

Дело разрушения совершено было с упоением. На очереди стояло устроение — из пышной, убранной золотом Византийской державы надлежало сковать стальную Латинскую империю. Вновь, как и сто лет назад, западный мир должен был показать свою живучесть и приспособляемость. То, что трудно было сделать на земле Сирии, где сначала руками евреев и финикиян, греков и римлян, а затем персов, арабов и турок история нагромоздила столько культурных сокровищ и культурных развалин, — было еще труднее сотворить там, где более тысячелетия прожила непрерывной жизнью гордая власть империя, где глубоко укоренилась православная традиция. Венецианская олигархия и французское баронство были здесь почти равноправными конкурентами на власть и добычу, и она поделена была между ними со своеобразной справедливостью. Шесть французов и шесть венецианцев составили совет, который, устранив, в угоду Венеции, слишком сильного Бонифация, избрал «императором Романии» француза Балдуина Фландрского, а патриархом — венецианца Томазо Морозини.

Блестящий титул, о котором столько веков грезили на Западе, честь принять венец перед алтарем Св. Софии, облечься в хламиду, шитую орлами, и взойти на Константинов трон — должны были вознаградить фландрского герцога за незначительные размеры его императорского домена, начинавшегося от Филиппополя и останавливавшегося у Никеи, где сосредоточилась большая часть беглецов из Константинополя с одним из организаторов его обороны Феодором Ласкарем[76]. Сравнительно большая область досталась Бонифацию. Дандоло получил титул «деспота» и встал во главе длинного ряда венецианских территорий, захвативших почти все византийские порты. Возникли герцогства Афинское и Архипелага, княжество Морейское (или Ахейское), графство Кефалонийское и т.д., где обосновались французы. На древней почве Ахеи выросли донжоны французских замков, в ее классическое небо врезались стрелы и кружева готических храмов. Площади городов огласили chansons de geste, а громаду Святой Софии — латинская молитва.

Перед Западной церковью открывались заманчивые перспективы: как писал папе Бонифаций, «императорский город, давний грозный противник Святой Римской Церкви, как и Святой земли, ныне посвятит свои силы на сокрушение их врагов». И папа резко меняет позицию. Теперь он утверждает, что «если бы до потери Восточной Земли держава Византийская принадлежала латинским народам, — христианскому миру не пришлось бы оплакивать утрату Иерусалима». С новым воодушевлением обращает он к крестоносному воинству обратить все силы для «поддержки возлюбленного сына нашего, Балдуина».

Но Латинская империя была подвержена той же болезни, что и Латинская Сирия, но только в еще большей степени. Вместо централизованного сильного государства западные бароны создали легко рассыпающуюся мозаику ленов, покрытых, но не связанных именем империи. Все попытки осуществить имперскую власть в отношении вассалов всякий раз кончались неудачей и были только лишними демонстрациями слабости. Номинальная власть над Малой Азией представлялась насмешкой, ввиду вечной угрозы Трапезундской[77] и Никейской империй, где утвердились претенденты изгнанных из Константинополя династий. Кроме того, безопасности Романии грозили куманы и очень агрессивное в эту эпоху царство Болгарское. Внутри она разрывалась спорами французов и венецианцев, которые никак не могли поделить места в церковной иерархии, и подтачивалась глухим, но упорным противостоянием греческого духовенства и греческого населения. «Уния» католицизма и православия осуществлялась только отчасти и с обеих сторон неискренно. Среди православных она потеряла своих немногочисленных сторонников, когда папский легат Пелагий решил действовать не убеждением, а силой. Взоры греков все чаще обращались к Никее и Трапезунду, а в душу папы, который имел своих информаторов, возвратилось недоверие к успеху константинопольского предприятия.