Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера

Его «не a tempo» тем более примечательно, что в обычном своем поведении Вильгельм II олицетворял новый рецепт успеха – «усиление эффекта благодаря скорости». Не обладало ли это сознание, одержимое жаждой скорости, внутренним сродством с войной? У датского писателя Йоханнеса Йенсена, который встретил июль 1914 года в Берлине, создалось впечатление, что «темп кайзера распространился на всю Империю». «Прежде, – рассказывал он, – когда автомобиль кайзера, высоко и резко сигналя, […] молнией пролетал по Унтер-ден-Линден, […] это было частью физиогномики Берлина». Теперь эта скорость и эти звуки наполнили всю Германию (см. примеч. 87). На этом фоне кайзеровский клаксон уже не особенно выделялся. Обаяние кайзеровского темпа было действенно в ситуации мира. С решимостью объявить войну у Вильгельма уже давно были проблемы с темпом, это проявилось не только в канун 1905 года. И он был в этом не одинок. Никогда прежде в германской истории вопрос темпа не был столь центральным и столь эмоциональным, как при Вильгельме. И причиной этого была мысль о войне.

Мысли Вильгельма II кружились вокруг войны с самого начала, и вместе с тем вокруг вопроса о том, стоит ли вести ее «чем скорее, тем лучше». Еще до вступления на престол, когда он находился под влиянием Вальдерзее, у него сложилось впечатление, что с чисто военной точки зрения начать войну лучше уже в ближайшее время, и что Бисмарк не хотел этого лишь по причине возраста. Казалось бы, когда Вильгельм взошел на престол, а Бисмарк ушел в отставку, настало время решительных действий – однако новый кайзер медлил еще добрых четверть века. Или для него эти годы были вовсе не ожиданием войны, а наслаждением выигранными годами мирной жизни? Как писал позже Бюлов, каждый год мирной жизни был «для нас выигрышем». «Наше народонаселение и экономическая сила росли с каждым годом. Время работало на нас, особенно если сравнивать с нашим самым опасным соперником, французом». По его словам, это мнение он сохранял в течение всей своей службы. Действительно, уже будучи рейхсканцлером, он говорил то же самое, это был его стандартный аргумент. Позже он прибегал к нему не только в вопросах войны: отношения с Францией – это «как некоторые вина или сигары, от времени они лишь становятся лучше». Относительно союза с Англией он давал указания, что Германии ни в коем случае нельзя «проявить беспокойство, нетерпение или поспешность» (см. примеч. 88).

«Политику выигранного времени» Бюлов продолжал даже в первом Марокканском кризисе, хотя здесь время ни в коем случае не работало на Германию. Когда Вильгельм II в своей речи в Дёберице в июне 1908 года объявил о том, что Германия готова вести войну на нескольких фронтах, канцлер заклинал его: «Чем дольше мы будем оттягивать вооруженный конфликт с нашим западным соседом, тем менее тот будет в состоянии […] вести борьбу против нас». Сюда же – упрек в нервозности: по его словам, в интересах Англии и Франции «выставить нас нервными и тревожными». Позиция Гольштейна долгое время была сходна, говоря словами Гардена: «Чем дольше мы сохраним хладнокровие, тем больше и Запад, и Восток будут стремиться к торговым сделкам с Германской империей». Чтобы добиться политических успехов, Германии требовалась не гениальность, а лишь «мужество и крепость нервов», «державное спокойствие». Гарден полагал, что таким образом выразил мудрость Гольштейна (см. примеч. 89). Однако в первом Марокканском кризисе Гольштейн занял сторону милитаристов, счел необходимым подать в отставку и объединился с Гарденом. С того времени в Германии стало распространяться настроение «чем скорее, тем лучше».

Первым, что нарушило восприятие времени в политике Вильгельма, было снаряжение военно-морского флота. Необходимость выждать смешивалась с чувством, что время не терпит. Тирпиц исходил из того, что даже при форсированном темпе вооружения Германии потребуется 20 лет, чтобы догнать Британию. Все это время, т. е. как минимум до 1918 года, Германия, если все шло по плану, не могла позволить себе войны с Англией. Поэтому для Тирпица «важнейшей политической задачей» было «выиграть время». Еще в 1911 году он конфиденциально предупреждал, что для ведения войны на море «момент является самым неблагоприятным». «Для нас выгоден каждый год» (см. примеч. 90). Бюлов знал, что кайзер призвал его в правительство, прежде всего, для политической поддержки снаряжения флота, и весь стиль его политики объясняется целью выиграть время. Но можно усмотреть и обратную связь: флот был идеальным проектом для того, кто хотел продемонстрировать национальную мощь, однако при этом отодвинуть как можно дальше военное решение.