Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Приведенный документ требует ряда комментариев:

1. Сразу уточним: не удалось установить факт публикации. Ни в одном из номеров журнала письмо не обнаружено.

2. Редакция журнала «Рабочий и театр» как адресат письма выбрана неслучайно. «Рабочий и театр» (1924–1937) – по тогдашним меркам журнал-«долгожитель». С начала 1930-х годов он становится Органом массового отдела Ленсовета. Целевой аудиторией журнала были молодые деятели театра – участники клубной, рабочей самодеятельности. Журнал играл роль своеобразного путеводителя в мире театра. «Рабочий и театр» самым тесным образом сотрудничал как с рабочими, так и с профессурой и критиками, став к началу 1930-х одной из лабораторных площадок ЛОГАИСа. Персонажи, упомянутые в письме Слонимского, да и сам автор, участвовали в организации совместных семинаров и дискуссий. Стенограммы дискуссий публиковались в журнале. Следует учитывать интенсивность этих публикаций, потому что журнал выходил каждые пять дней. С 1935 года интенсивность снизилась, «Рабочий и театр» перешел на двухнедельный формат, а с 1937 года поменял концепцию, став органом партийного строительства в театре.

3. Содержание письма апеллирует к густому контексту театроведческих дискуссий, сфокусированных вокруг «разгромного сюжета». Весна – осень 1931 года – это последовательное уничтожение ленинградской театроведческой школы, лидером которой был А. А. Гвоздев. Кульминация разгрома как раз пришлась на март – апрель, но и позднее не утихала: практически в каждом номере журнала «Рабочий и театр» публикуются «фронтовые сводки», покаяния, отчеты о разоблачениях идеализма и формализма в театроведческом цехе.

4. Авторский заголовок «О Мейерхольде и „воинствующем формализме“», как и обозначение жанра «Письмо в редакцию», условен. Это текст, многосоставный по своей структуре: в нем конспект «развернутого рассуждения» историко-культурного свойства о природном несходстве театра и литературы – набросок статьи – перебивается темой Мейерхольда, а затем лихорадочно, почти панически сменяется обвинением А. А. Гвоздева, нападением, самозащитой, самокритикой, самооправданием. Интонационный, эмоциональный рисунок текста не менее важен, чем его логическая сбивчивость, непоследовательность. Сюжет вокруг Мейерхольда централен для обсуждаемой театральной дискуссии 1920–1930-х годов. Это одна из точек отсчета разгромных обвинений. Для Слонимского и «группы Гвоздева» он особенно болезнен, поскольку в середине 1920-х в этой среде теоретиков и практиков сложилось самое плотное сотрудничество. Мейерхольд особенно ценил суждения А. Л. Слонимского, обращался к его рекомендациям в работе над «Ревизором». В марте 1926 года Слонимский в Москве присутствовал на репетициях и прочитал две лекции труппе ТИМа о гоголевском театре. «Я считаю, – говорил Мейерхольд, – что из всех петербургских литераторов он наиболее точно мог бы определить нашу работу и принести нам большую пользу знанием прошлого, потому что у него очень здоровый подход» [Мейерхольд репетирует, 1: 258]. Результатом взаимодействия Мейерхольда и Слонимского в период подготовки спектакля стала статья Слонимского «Новое истолкование „Ревизора“», опубликованная в сборнике «Ревизор» в театре имени Вс. Мейерхольда» в 1927 году. В письме, обращаясь к общему дискуссионному контексту, Слонимский отказывается от Мейерхольда, открещивается от своих выступлений и эстетических симпатий пятилетней давности, но все же предлагает оценить сложность войны вокруг имени Мейерхольда с исторических позиций, сделать обобщения, а потом переходить к выводам. Отметим, что «мейерхольдовский» пункт – самый главный в обвинениях, адресованных Гвоздеву, плацдарм, на котором Слонимский строит и защиту, и нападение. «Гвоздев непростительно смазал значение – не самого Мейерхольда, – а исторических боев вокруг него».

5. Как видим, в 1931 году Мейерхольд уже не столь интересен. Это уже «архив». Он обретает актуальность как улика, повод для обвинения и судебного разбирательства. А главный обвиняемый – это Гвоздев, его школа и рожденный в ее недрах формалистский симптом, «гвоздевщина». Это клеймо заполняет все материалы, публикуемые в журнале «Рабочий и театр» в 1930–1931 годах.