Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

В основу новеллы Карамзин положил известную уже нам проблему: естественному равенству людей в любви противостоит их неравенство в обществе. Проблема эта разрешается не тирадами, не монологами героев, а их поступками, в которых раскрывается их нравственная личность, и их судьбой [Пумпянский, 1947: 440].

В «Преступлении и наказании» Достоевского… совершается суд, но над чем? над поступком (и над теорией, обусловившей поступок), а над лицом уже в зависимости от предварительной оценки его поступка. Суд романа совершается не над Раскольниковым, а прежде всего над пролитием крови. ‹…› Преобладание поступка над лицом так очевидно, что весь роман назван не именем лица, а именем поступка. ‹…› Под квалифицированностью поступка мы имеем здесь в виду, напр., приближение его к тому, что становится преступлением и в юридическом смысле слова. Громадная роль убийства, государственного суда, государственного наказания (все это не играет никакой роли в романах Тургенева) у Достоевского – бросается в глаза, а тяготение романа к такого рода сюжетам всегда прямо пропорционально их приближению к полюсу «романа поступка». Между тем в романах Тургенева поступок героя сам по себе никогда не относится к категории квалифицированных, зато он обличает какое-либо квалифицированное состояние лица [Пумпянский, 2000(а): 382, 383].

Понятие «поступка» в статье 1929 года тесно связано с идей «суда», которую Пумпянский прояснил в работах 1919 и 1922 годов. Концепция «поступка» ощутимо близка сходным идеям Бахтина в трактате «К философии поступка», написанном между 1918 и 1924 годами. В работе Бахтина «поступок» – всегда «ответственный» [Бахтин, 2003(б): 8, 12, 21], ибо выражает единственную жизнь человека в мире [Там же: 51]. Именно поэтому «поступок» имеет «конкретное долженствование» [Там же]. При таком понимании ясно, что «поступок» Пумпянского не имеет ничего общего с понятием «поступка» у Томашевского, который его использует как один из приемов для раскрытия сути героя:

Часто встречается косвенная характеристика <героя>: характер вырисовывается из поступков и поведения героя. Иногда эти поступки в начале повествования даются не в фабульной связи, а исключительно с целью характеристики, и поэтому эти не связанные с фабулой поступки являются как бы частью экспозиции [Томашевский, 1928: 153].

В этом смысле рассмотрение категории «поступка» у Томашевского, как и в случае категории «героя», полностью соответствует пониманию формальной композиции определенного жанра. У Пумпянского, как и у Бахтина, «поступок», напротив, всегда является эстетической категорией, позволяющей понять специфичность «героя» и жанровые характеристики новеллы, рассказа и романа. При этом, как мы видели, она обсуждается не на спекулятивном уровне, а имеет свою конкретную эволюцию в истории литературы.