Эпопея «Нормандии – Неман»

Теперь вроде бы можно не переживать за де Сена, и мы безмятежно ждем прибытия еще двух эскадрилий. Но они что-то запаздывают, и беспокойство возвращается. Летчиков, которым ничего не остается, как вглядываться в небо, охватывает дурное предчувствие. А поскольку телефонная связь не работает, узнать, что происходит в Дубровке, невозможно.

Наконец, уже ближе к вечеру, мы слышим характерный шум мотора «яка» и бросаемся со всех ног к первому же приземлившемуся самолету.

– Ну?!..

По лицу пилота, спрыгнувшего с крыла, сразу становится ясно – случилось что-то серьезное. Он сразу пробивается сквозь окружившую его толпу к Пуйаду:

– Полковник… Де Сен… – И тут пилот замолкает на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, а потом продолжает рассказ, не глядя на товарищей, собравшихся тесной толпой вокруг них с Пуйадом. Когда рассказ окончен, мы все потрясены не меньше, чем выслушанный нами очевидец трагедии.

У де Сена действительно произошла утечка масла, и он вынужден был вернуться. Находившийся в Дубровке с двумя эскадрильями майор Дельфино передал ему по радио, что полоса свободна, можно садиться. Де Сен, ничего не видевший сквозь лобовое стекло, забрызганное маслом, несколько раз пытался приземлиться на соседних болотах, но ничего не вышло. Видя, что посадка невозможна, Дельфино связался с командным пунктом 1-й воздушной армии, и ответ последовал незамедлительно: пусть пилот бросает самолет и прыгает с парашютом. Дельфино передал этот приказ де Сену. Последовало молчание, потекли секунды, казавшиеся бесконечными, а в небе не появилось и намека на белый купол. В то время майор еще не знал, что де Сен на борту не один. Белозуб, его механик и друг, путешествовал в тесном отсеке «яка» за спиной летчика.

Пилоты «Нормандии», ожидавшие приказа на взлет, собрались вокруг машины с радиопередатчиком. К нему подключили громкоговоритель, и всем было слышно тяжелое дыхание товарища, молчавшего в кабине самолета, который уже заволокло густым дымом. «Я бы тоже не прыгнул. Там с Морисом Белозуб, а у него нет парашюта», – раздался вдруг голос в толпе. «И я бы не прыгнул», – подхватил другой. «И я», – прозвучал третий.

Дельфино в отчаянии передал микрофон Агавеляну:

– Ты здесь представляешь советское правительство, сам ему прикажи.

– Морис, прыгай, это приказ! Другого выхода нет!

Но Морис де Сен не прыгнул. Через несколько секунд после очередной неудачной попытки приземления вслепую его Як-9 потерял управление и взорвался, задев склон холма.

Морис де Сен и Владимир Белозуб похоронены бок о бок между двумя избами в Дубровке. Когда закончилась короткая прощальная церемония, деревенские дети положили на могилу де Сена охапку цветов – красных, белых и синих. Это была первая дань уважения, простая и очень искренняя, принесенная советским народом французскому летчику, который пожертвовал жизнью, потому что не мог бросить своего брата из советской армии.

В тот вечер в Микунтани полковник Пуйад собрал нас всех на минуту молчания в память о погибшем соратнике. У меня в глазах стояли слезы, как и у остальных пилотов. Де Сен был прекрасным товарищем, всегда приветливым, всегда с улыбкой. Его любили в «Нормандии». По природе замкнутый, он понемногу оттаял и освоился в нашей компании за полгода, прошедшие со дня его приезда в Тулу.

Трагедия де Сена и Белозуба имела большой резонанс в СССР. Пресса не обошла вниманием рыцарский поступок французского летчика по отношению к советскому механику, а после войны этот эпизод вошел в учебники истории как символ нерушимой дружбы между Францией и Россией. Школьники учили наизусть стихи и песни о Морисе де Сене и Владимире Белозубе – французском аристократе и волжском крестьянине, которые вместе погибли ради торжества свободы.

Лет через двадцать после возвращения во Францию мы с моим другом де Панжем сопровождали генерала Захарова, пожелавшего нанести визит матери Мориса де Сена на авеню Эйлау в Париже. Там, на маленьком столике в гостиной, я с волнением увидел две фотографии, поставленные одна рядом с другой. Это были портреты де Сена и Белозуба.

Мать нашего товарища, элегантная пожилая дама, с нежной печалью сказала, что ее Морис сделал правильный выбор и что она им гордится. Когда мы покидали эту квартиру, даже у великана Захарова, закаленного годами войны, на глазах были слезы.

29 От «Нормандии» к «Нормандии – Неман»

В Микунтани как будто произошла смена декораций специально для нас: исчезли бесконечные русские просторы, березовые рощи и ставшие привычными избушки. Мы на территории старой Речи Посполитой. Кажется, вечность минула с тех пор, как я в последний раз видел холмистые луга и каменные домики. До чего же приятно на них смотреть – пейзаж напоминает мне об Анжу и о моей деревне Шампинье.

Авиаполк разместили на ферме с водокачкой посреди двора, прямо как у нас дома. Словно за какой-то час полета мы приблизились к Франции, по которой ужасно скучаем.

– Парни, это курорт! Ну чес-слово! – изрекает Марсель Альбер, мастер точных формулировок.