Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Во-первых, евреи, как советская национальность, стали этнической диаспорой, потенциально лояльной враждебному государству. После создания Израиля и начала “холодной войны” они уподобились грекам, немцам, полякам, финнам и прочим “некоренным” национальностям, этнически связанным с заграничной родиной. Государственный антисемитизм конца 1940-х – начала 1950-х годов был среди прочего запоздалым применением этнической составляющей Большого террора к этнической группе, избежавшей его в 1937–1938 годах.

Во-вторых, согласно новому советскому определению национальной принадлежности и политической лояльности, русская советская интеллигенция, созданная и вскормленная товарищем Сталиным, оказалась не русской – а значит, не вполне советской. Русские интеллигенты еврейского происхождения оказались замаскированными евреями, а замаскированные евреи – вдвойне изменниками.

Все сталинские чистки боролись с ползучим проникновением скрытых вредителей – и вдруг оказалось, что существует национальность, которая одновременно повсюду и нигде; которая так удачно скрылась, что стала заметной на самом верху; которая не имеет собственной территории (вернее, имеет, но отказывается на ней жить); у которой нет собственного языка (вернее, есть, но никто не хочет на нем говорить); которая состоит почти исключительно из интеллигенции (вернее, отказывается заниматься физическим трудом); и которая пользуется псевдонимами вместо имен (причем это относится не только к старым большевикам, беллетристам и журналистам, но ко всем детям Борухов, Гиршей и Мойш, поменявших отчества на Борисович, Григорьевич и Михайлович). Еврейство стало преступлением: те, кто исповедовал еврейскую культуру, превратились в “буржуазных националистов”, те, кто отождествлял себя с Пушкиным, – в “безродных космополитов”.

В январе 1948 года самый заметный представитель еврейской культуры в СССР Соломон Михоэлс был убит агентами МВД по распоряжению Сталина. (Человека, который заманил его в ловушку, еврейского театрального критика и тайного осведомителя В. И. Голубова-Потапова, убили вместе с ним. Обоих связали, бросили на землю и, чтобы придать убийству вид дорожного происшествия, задавили грузовиком.) В последующие два года все еврейские театры и писательские организации были закрыты, а большинство еврейских (т. е. писавших на идише) писателей арестованы. Весной и летом 1952 года пятнадцать бывших членов Еврейского антифашистского комитета были преданы суду как “буржуазные националисты”. Один уцелел, один умер в тюрьме, а остальные тринадцать были приговорены к смерти (за месяц до начала процесса) и расстреляны в один день (через месяц после окончания процесса).

Большинство обвиняемых – в первую очередь писатели Давид Бергельсон, Исаак Фефер, Лейба Квитко и Перец Маркиш – были правоверными коммунистами, посвятившими большую часть жизни пропаганде социалистического содержания в еврейской национальной форме. Такова была политика партии в отношении угнетенных национальностей вообще и многострадального еврейского народа в частности. По словам Фефера, “я хотел видеть свой народ, как все остальные… Мне казалось, что только Сталин может исправить ту историческую несправедливость, которую допустили римские цари. Мне казалось, что только советское правительство может исправить эту несправедливость, создав еврейскую нацию”. Он был прав. Советское правительство много сделало для того, чтобы евреи стали “как все остальные”, и щедро вознаграждало тех, кто помогал ему в этом. Как сказал Фефер, “я сын бедного учителя. Советская власть сделала из меня человека и довольно известного писателя”. И как через несколько дней сказал Квитко, “жил я до революции жизнью битой бродячей собаки, грош цена была этой жизни. Начиная с Великого Октября я прожил 30 лет чудесной окрыленной трудовой жизни, полной счастья на любимой родной земле, где каждая травинка мне улыбалась”[437].

И вдруг, по какой-то необъяснимой причине, то же самое правительство перевело евреев из разряда более или менее нормальных народов вроде украинцев и молдаван в разряд потенциально нелояльных народов вроде поляков и греков. Еврейская национальная форма стала признаком враждебного буржуазного содержания. Открыто объявить, что твою мать звали Ханной, значило совершить националистический поступок.

Некоторые отвергали эту логику. Как сказал Соломон Лозовский, “мою мать тоже звали Ханна – что же, я этого должен стыдиться, что ли? Что это за странная психология. Почему это считают национализмом?” И о кампании против идиша: “Для того чтобы писать в еврейскую газету, надо писать по-еврейски. Но когда Бергельсон вдруг говорит, раз пишут по-еврейски, значит, это национализм, то выходит, что тут судят еврейский язык. Это уму непостижимо. Да пиши ты хоть на языке негров. Это твое дело. Дело не в том, на каком языке пишут, а в том, что как пишут”[438].