Эра Меркурия. Евреи в современном мире

третье поколение [американских евреев] чувствовало себя уверенно в своем американизме и потому не видело никаких причин вставать на позицию отрицания, столь характерную для его предшественников. Члены этого поколения не стеснялись называть себя евреями и утверждать свое еврейство; напротив, такое отождествление стало практически неизбежным, поскольку только таким образом американские евреи могли найти свое место в американской нации… И по мере того как третье поколение “вспоминало” религию предков (по крайней мере, в форме еврейской самоидентификации “в религиозном смысле”), оно утрачивало интерес к идеологиям и “движениям”, столь характерным для еврейской молодежи предыдущих десятилетий. Социальный радикализм практически исчез, а страстный, воинствующий сионизм, который некоторые группы американских евреев исповедовали до 1948 года, превратился в аморфное, хотя и вполне искреннее, дружелюбие по отношению к государству Израиль[506].

После Шестидневной войны дети Годл и Хавы вновь приняли на себя священную обязанность наполнять смыслом жизнь детей Бейлки: советские братья и сестры в качестве жертв, израильские – в качестве жертв и триумфаторов. В 1970-е годы большинство американских евреев по крови стали евреями по убеждению – и, таким образом, настоящими американцами. Ностальгия по утраченному миру сменилась преданностью живым родственникам; химерическая национальность превратилась в солидную этнорелигиозную общину; у Тевье, как выяснилось, были другие возможности, помимо мученичества и Дня благодарения. У Тевье, как выяснилось, были потомки, выросшие в мире с самими собой и в ненависти к своим угнетателям. Американские евреи стали наконец обыкновенными “этническими” американцами – со своей собственной “старой родиной” в виде нового государства с флагом, флотом и баскетбольной командой. Вернее, они стали самыми лучшими из этнических американцев, поскольку их новая старая родина была самой старой, самой новой, самой победоносной и самой многострадальной. Само ее существование – а значит, и возможность существования всех евреев, советских и американских, – было (как выяснилось) реакцией на “самое уникальное” событие в истории человечества. Как писал в 1978 году в New York Times Эли Визель, “Освенцим невозможно ни объяснить, ни вообразить. Является ли Холокост кульминацией или аберрацией истории, он выходит за ее рамки… Мертвые владеют тайной, узнать которую мы, живые, либо недостойны, либо неспособны… Холокост? Уникальное событие, уникальная тайна, которая никогда не будет постигнута или описана”[507].

Вспыхнув в последний раз в середине еврейского века, еврейский коммунизм окончательно уступил место национализму. Относительно немногие из былых космополитов обратились в “неоконсервативных” стражей бескомпромиссного милитаризма и “моральной однозначности” в израильском стиле, но почти все присоединились к “нормальным” нациям, отыскав достойное прикрытие для своей наготы.