Моральные факторы имели большое значение. Испанцы воспользовались некоторыми легендами и суевериями своих противников таким образом, что парализовали их сопротивление, по крайней мере временно. Лошадей и пушки можно было представить – пока они для индейцев были чем-то новым и незнакомым – как внешние атрибуты божества. Наконец, у испанцев было преимущество их агрессивной миссионерской веры. В Старом Свете она хотя и была стимулом к агрессии, но не являлась военным преимуществом, потому что враги – обычно мусульмане – тоже имели оптимистическую веру, отношение которой к войне, победе и смерти тоже было одобрительным. Религия американских индейцев, напротив, была глубоко пессимистичной, печальной, уступчивой верой последней великой культуры каменного века, прошедшей пик своего расцвета и уже вступившей на путь упадка. Индеец верил, что его религия требует от него воевать и, если будет нужно, храбро умереть. Испанец верил, что его религия помогает ему побеждать.
Часть вторая
История открытий
Глава 8
Африка и Индийский океан
Далекоидущие планы и надежды, которые историки приписывали принцу Португалии Энрике (Генриху) Мореплавателю, привлекали больше внимания, чем его реальные достижения. Исследование западноафриканского побережья выглядит как простая репетиция открытия торговли с Индией 40 лет спустя после смерти принца. И все же это были два отдельных предприятия. Гвинея не находится на пути в Индию – не находится, разумеется, для парусного корабля. Товары из Гвинеи имели свою собственную ценность, независимую от соблазнов Индии. Открытие берега, где золото можно было получить из тех же источников, которые караванами, проходившими по пустыне, отправляли его в города Марокко, было по праву географическим и коммерческим достижением огромного значения.
Летописцы в свойственной им манере сосредоточили свое внимание на плаваниях, финансируемых принцем, и фиксировали успехи его капитанов – Жиля Эанеша (Жила Ианиша), который в 1434 г. первым обогнул мыс Бохадор с его опасными отмелями, далеко уходящими в море; Нуну Триш-тана, который в 1441 г. достиг мыса Бланко (Кап-Блан) и двумя годами позже, в 1443 г., высадился на островах Арген, расположенных в маленьком укрытом заливе за островом (этому острову суждено было стать первым европейским перевалочным пунктом работорговли в Африке), и который в 1445 г. открыл устье реки Сенегал; Диниша Диаша, который тоже в 1445 г. дошел до Зеленого Мыса с его высокой круглой горой, далеко видимой с моря, и исследовал остров Пальма, на котором позднее были построены огромные бараки для рабов, как и на острове Горе; и снова Нуну Триштана, который исследовал широкое устье Гамбии, где, вероятно, он и был убит в 1446 г.[23]
; венецианца Кадамосто, экспедиция которого в 1456 г. была, видимо, первой зашедшей на острова Зеленого Мыса; Диогу Гомиша, который оспорил притязания Кадамосто и на следующий год нашел устья рек Жеба и Казаманс; и Педру да Синтры, который около 1461 г. увидел горы Серра-да-Лиоа, ныне на картах Сьерра-Леоне (Львиные горы), дав им их название, из-за – так говорили – гроз, которые ревели и бушевали, как и в наши дни, вокруг гористого полуострова Сьерра-Леоне. Однако эти плавания были лишь самыми известными среди многих других рыболовных, тюленепромысловых и торговых плаваний, о которых не осталось никаких записей. Места ловли рыбы у берегов Мавритании были ценными сами по себе, чтобы привлекать к себе португальских и андалусийских шкиперов. Принц Энрике и его брат – принц Педру, ставя своих придворных во главе некоторых кораблей и требуя от них совершать более долгие плавания и давать им более подробные отчеты, больше пленников, которых можно было бы обратить в христиан или рабов, и больше прибыли, придавали энергию и задавали направление движению морской экспансии, которая, вероятно, началась бы в любом случае, но которая могла многие годы ограничиваться рыбной ловлей и бессистемной работорговлей.