Эразм Роттердамский Стихотворения. Иоанн Секунд Поцелуи

О достопамятный вечно и вечно день достохвальный,
Тот, что благие на пряже мне Парки длят белоснежной;
Так вот сребристая блещет жемчужина средь Эритрейских
Раковин; только она дня такого все радости должно
Обозначить могла б, что тебя, желаннейший принц мой,
Среди обетов к тебе и молений, поникших в печали,
Вновь мне вернул. И теперь возвращенной я вижу надежду
Снова мою, — я тебя — честь, вершину молений, приемлю.
Право, жемчужины мало одной для дня ликованья,
10 Дня, что навек обновляет все радости прежние жизни,
Дня, в завершенье одном для меня столько радости слившем.
Слов недостаточно мне, да и сердца в груди нехватает —
Выразить радость, и слабы для рукоплескания руки.
К нам из испанской земли возвратился Филипп невредимый.
Невредимый, и все с Филиппом моим возвратилось.
Вот возвращенье Филиппа народ и сенат восхваляют,
«Ио», — ликует толпа, возвращенье встречая Филиппа;
Отзвук дают звонкозвучные кровли: Филипп возвратился,
И не обманчив сей образ опять повторенного звука:
20 Ведь возвращенье Филиппа безмолвные чувствуют скалы
И, не безмолвны совсем, отзвук шлют возвращенью Филиппа.
Был ты далеко отсюда — и все было в горькой печали,
Здесь ты опять невредимый — и все в поклонении блещет.
Так, где — сурова — зима Аквилонами воздух вздымает,
Голая никнет земля и сады без цветов загрустили,
Реки недвижно стоят и тоскуют без листьев деревья,
Нива бесплодной простерлась, поля без побегов слабеют;
А когда вновь от зефиров, что веют теплом, возвратится
Юность веселая года, — сады в усыпленье цветочном,
30 Снова потоки бегут, вновь листвой зеленеют деревья,
Нивы тучнеют плодами и поле ликует в побегах.
Только Титан златовласый в пучину сокроется моря,
Тотчас же ясного мира прекраснейший лик исчезает,
Вялый нисходит покой и, суровая, крыл чернотою
Ночь и недвижность, что смерти подобна, все кроют собою;
А когда снова Заря, на пурпурной вернувшись квадриге,
Ласковым светом откроет росою покрытые земли, —
Разом все прежний свой вид принимает, сочтешь ты, что снова
Все возрождается вновь, молодея в обличье приветном.
40 Ты мне — сладость весны, ты — возлюбленный свет, ты единый
Все отнимаешь, уйдя, и, вернувшись, все возвращаешь.
Как все скорбело тогда, когда не было с нами Филиппа,
Как мое сердце тогда трепетало в заботах тревожных,
Снова пока для тебя не открылась ныне тройная
Галлия,[270]

ныне ты видишь великого тестя державу,[271]Зришь полноводную Рону теперь и поля, что к холодным
Близки хребтам, и они у сестры[272] под владычеством мирным;
Ныне, Рейн перейдя, ты в пространные входишь владенья,
Где твой родитель царит,[273] проходя города и народы.
50 Быстрый в стремлении к ним и к делам с их важною сутью,
Только к моленьям моим ты медлителен. Мне по привычке
Мнится, что медленней даже движение месяцев вялых!
Как эти сдвоены ночи, как солнце ползет, утомившись
На нехотящих конях! И нередко, теряя терпенье,
И нетерпима к задержке, любовь на тебя издалека
Громко роптала, мешая с горячей мольбой осужденье;
«О равнодушный ко мне чересчур, настает уже снова
Ныне зима, но ленивый, ты мешкаешь все добровольно,
И без конца твои взоры пленяют чужие пределы,
60 Ты и не чувствуешь, что я измаялась в бедах и страхе.
Не адамант ли в груди у тебя, что возник незадолго?
Разве ты где-нибудь выпил воды усыпительной Леты, —
Ты — отчизны сладчайшей и почвы-кормилицы отпрыск —
Вспомнить не можешь, бесчувствен от долгого времени, ныне
Вспомнить не можешь? Чужие так царства тебя привлекают?
Пусть тебе дважды родной[274] до неба возносится Бетис,
Титулом гордый двойным.[275] Германия все же по праву,
Не отрицаю, гордится родителем также великим.
И по заслугам Савойя довольна сестрой — госпожою;[276]
70 Франция предков далеких и сотни родных родословий
Может представить. Одним этим именем я утверждаю
Первенство,[277] не уступлю ни сестре я, ни тестю бесспорно,
Сотне родственных уз и родителю не уступлю я, —
Только богами богата и вышними я и благими,
Почестью этой, скажу, что тебя мне единственной, тотчас
Как ты явился на свет из тайной утробы, Люцина[278]
В лоно передала, которое первый твой шепот
Сладкий и радостный мне донесло до чуткого слуха,
И на груди у меня ты задвигался, знатный малютка.
80 О каковыми тогда мое сердце моленьями билось,
О каковыми и ныне моленьями грудь моя бьется.
Рукоплескала тогда, веселясь, я рожденью Филиппа,
Рукоплещу веселее теперь возвращенью Филиппа.
Радостей сколько великих в тот день я провидела сердцем,
В этот провижу я день еще большие радости сердцем.
Ты превзошел моленья мои, любимейший, дивно
Благодеяньями, выше моих ты желаний, Сабейским
Ладаном храмы пусть дышат, пусть все алтари воссияют.
Пусть по обету спешит Громовержцу должная жертва.
90 Некогда дал мне тебя он, и он же тебя возвратил мне;
Он мне великого дал, возвратил еще большего он же.
Так продолжай же, Лахеса,[279] молю я, из пряжи подобной
Принца жизнь до конца выводить, и на долгие годы,
Мрачными нитями доброй вовек не испортив основы.
Ты же, отец, кто обычно достойным достойное даришь
И из сосудов обоих мешаешь смертные судьбы:
Горя ему никакого не дай, иль — самую малость;
Мне же всерадостным он, как и есть он, да будет навеки,
Пусть же и я неизменно, как ныне, ему буду в радость;
100 Эти взаимные нам и священные радости, Ате[280]
Да не расстроит вовек, неприязненна к благу людскому».