Эразм Роттердамский Стихотворения. Иоанн Секунд Поцелуи

Неженка, мчишься куда ты, терпеть не привыкший страданья?
Ты от него побежал — следом оно за тобой.
Не полагайся на бегство, на крыльях летит оно быстрых,
И, не колеблясь, идет в бегстве твоем за тобой.
Мчится стремительней стрел, что парфяне пускают из лука,
И превосходит оно Нота крылатого лёт.
Ты уже рад, что оно не бежит по пятам за тобою, —
Эвра быстрее, оно уж оседлало тебя.
И, злоехидно смеясь над беспечного радостью тщетной,
10 Более грозно затем, бедный, придавит оно.
Глупый, приятно тебе, что ты спасся в краях отдаленных?
Первого в крае любом видит страданье тебя.
Тщетная жажда зачем многовидно тебя похищает
И возбуждает зачем гиблой заботою дух?
Разве приятно менять и место, и жизни теченье,
Неискушенному вновь к новшествам вечно идти?
Ты о богатстве печешься, желаешь подняться к вершинам,
Мнишь — от страданья тебя могут избавить они.
Нет, говорю я, и нет, — хоть и Креза ты стал бы богаче,[31]
20 Или же власти твоей все б подчинялось вокруг.
Или ты мнишь, что забот не бывает в царских чертогах?
Я же считаю, что их больше в высоких местах.
Пусть восхищен ты, что счастье во всем сопутствует высшим, —
Часто смятенье души пурпуром скрыто владык.
Вкруг потолков золотых Эвмениды суровые вьются,[32]
Держат под взором своим гордые кровли вождей.
Пусть среди полных столов беззаботно клокочет веселье,
Пусть и во множестве чаш старое пенно вино,
Тысячей сладких напевов исходят под плектрами струны,[33]
30 Нежная флейта пускай, не уставая, звучит.
Но и средь роскоши этой печального яда довольно, —
Радость такую с тоской рада забота смешать.
Правый закон уделяет страданье и высшим, и низшим,
Равно опутав бедой и бедняков, и владык;
И не считай, коль тебя ублажила судьба изобильем,
Что уже не к чему впредь алчной тянуться душе.
Тут и восстанут впервые заботы, страданья и вздохи,
Тут и теснины тоски мощь испытают свою.
Так ведь Фортуна свои дары сочетает с дарами,
40 Что непомерная желчь медом прикрыта едва.
Лилии белые как обвивает колючий терновник,
И как шипа острие пурпура прелесть родит,
Так она горе с весельем и сладкое с горьким мешает,
В ногу, единой стопой страх и надежда идут,
Радости рядом с печалью и пляски со скорбью тяжелой;
Слит с беззаботностью стон, отдых — с тяжелым трудом.
Все это Парки прядут,[34] это рок вершит необорный,
Нам непостижная так воля решила богов.
Значит, сражаться тебе и бороться придется искусно,
50 Праздность — вот враг, что тебе надо в пути одолеть.
И за победу над ним ты стяжаешь триумф величайший,
Всяческой честью навек имя украсив свое.
Разве не видишь, что Иов, герой досточтимый,[35] повсюду
В мире прославился, став притчей у всех на устах?
После кончины он жив, и теперь он заведомо в небе,
И эта слава его будет во веки веков.
Что не решаемся мы с врагом схватиться вплотную?
Шаг обрати на него, силы свои испытай.
Не сомневайся, победу мы нашими держим руками,
60 Ты лишь ко мне обрати уши и душу свою.
Я же оружье открою тебе и наставлю в искусстве,
Ведь для победы твоей доля немалая в них.
Новый есть вид у борьбы и новое Марса обличье,
Нет привычной нужды здесь ни в копье, ни в стреле;
Стой лишь неколебимо с бестрепетным сердцем и верным,
Твой да не сломят в бою копья кровавые дух.
Враг пусть бушует безмерно, ярясь, и тщится напрасно, —
С ветром он бьется, и пусть тщетно потеет в борьбе.
Мечет ли копьями он, иль мечом врукопашную рубит —
70 Помни: ни шагу назад. Стой лишь — и ты невредим.
Копьеметателя презри и меч свой поднявшего также;
Сможешь врага презирать — будет победа твоя.
Но, коль железо метнув, ранит он тебя в жизненный узел —
Стрелы с отравой тогда гибель с собой принесут.
Стало быть, панцирь на плечи приладь, и все прочее густо
Пусть чешуею своей кроет железная сеть.
Чтоб не распались доспехи от ливня бросаемых копий,
Щит да будет зажат в опытной правой руке,
Щит, коим все, что врагом разъяренным брошено будет,
10 Эта рука отразит, зоркий удар обманув.
Пусть от груди отведется погибель искусным движеньем,
Первым пусть сгибнет сам враг, наглости жертва своей.
Что ж все держу я тебя непонятных словес выраженьем?
Ведь не телесной рукой дело такое вершат.
Все это дело я вскоре тебе без тумана открою, —
Внемли и помни: идя следом за мной, победишь.
Доблесть да укрепит терпеньем бестрепетный разум
Против враждебных тебе копий богини судьбы.
И чтоб сама она бед не обрушила слишком жестокий
Натиск, — с собою возьми то, чем себя защитишь.
Благоразумие будет в руке щитом необорным —
Кто научился терпеть, нет благодатней его.
Твердое выберет пусть его спутником верным терпенье,
С сопровожденьем таким да не пугается бед.
Он ведь слабеет и тщетно к великому малые силы
Бросить стремится, легко сдавшись в начале борьбы.
Так среди бурного моря ущербен корабль без кормила;
Тот, кто терпенью не друг, — не обретает венца.
Силой терпенье своей укрепляет, берет под защиту
100 Всех твоих доблестей строй, как предводитель в бою.
Благоразумье не стерпит неистовой ярости бури,
Если терпенье при нем не выступает вождем.
Хочешь ли ты, наконец, чтоб я кратко поведал об этом?
Благоразумный, терпи: будешь вовеки блажен.
Ведь не найти ничего, что б терпенье смирить не сумело
Мощное, и в мудреце зло побеждает оно.
Так неподвластен мудрец превратностям всяким Фортуны
И не позволит себя власти ее притеснить.
Неколебимо плывет он при судьбах благих и враждебных,
110 Он не спесив от богатств, их потерял — не скорбит.
Он, беззаботен, смеется над яростным гневом богини
И не страшится, дрожа, непостоянной судьбы.
С твердостью все переносит мудрец и все побеждает,
И над пучиной самой в твердом спокойствии он.
Мощные горы не так ветерков презирают порханье,
Или могучая гладь легкие тучки над ней,
Как настоящий мудрец презирает враждебной богини
Всяческий гром, пусть он всей злобой ее возбужден.
Ну-ка поведай, скажи, кто счастливей его в целом мире?
120 Радость всегдашняя с ним, в горе не может он быть.
Нас же сумятица бури, Фортуною вызванной, гонит
И непрестанно трясет бурного моря волна.
Нас, горемык, постоянно швыряет по вздувшимся волнам
И не позволено нам суши увидеть приют.
Мы среди моря блуждаем, любому подвластные ветру,
Брошен вдали от брегов, якорь не ведает дна.
Если ж прельстимся порой ветерком и безоблачным небом —
Это обман, и разит нас, беззаботных, беда.
Но ни во что он не ставит ветров или моря угрозы,
На корабле, невредим, к милым приходит брегам.
Он ведь единственный, кто средь зубовного скрежета рока
Может свой век проводить в мире, где правит покой.
Ты, кто бы ни был, чьи думы в заботах о мире и счастье,
Всё научись презирать и научайся терпеть.
Равно терпи, что вослед за весною последует стужа,
Что чередою своей ночи проходят и дни,
Крайний пока не положит предел (уводящий печали)
На небе бог, и тогда будешь ты вечно блажен.