Эркюль Пуаро

Антикварная лавка мосье Зеропулоса находилась на улице Сент-Оноре. И считалась одной из лучших в Париже. Здесь было немало вещей и посуды из Персии, из Лурестана, индийские драгоценности невысокого качества, целые полки, заваленные шелками и вышивками из различных стран, масса ничего не стоящих дешевых безделушек. Здесь можно было заплатить миллион франков за вещь, стоившую вдвое дешевле, или отдать десять франков за пятидесятисантимовую безделушку. В основном сюда заходили американские туристы или действительно знающие люди.

Мосье Зеропулос был полным, небольшого роста человеком с крохотными черными глазами, похожими на бусинки. Говорил он охотно и много. Так, значит, господа из полиции? О, он в восторге от встречи с ними. Может быть, они пройдут в его кабинет? Да, он продал трубку и стрелы к ней, это вещица из Южной Америки.

– Вы же понимаете, господа, я продаю все. У меня есть свое пристрастие: Персия. Мосье Дюпон, этот мною уважаемый и почитаемый человек, может за меня поручиться. Он сам частенько заходит сюда познакомиться с моими новыми приобретениями и высказать свое мнение о подлинности некоторых из них. Какой человек! Какой знаток! И глаз у него верный! Он просто чувствует цену вещи! Но я уклоняюсь от темы нашего разговора. У меня есть коллекция, весьма дорогая, известная всем знатокам старины. И, кроме этого, у меня есть – как бы это назвать, мосье? – есть хлам. Всякий заграничный хлам, всего понемножку. Есть вещицы из южных морей, из Индии, из Японии, с острова Борнео. Обычно на такие вещи я заранее не назначаю цены. Если кто-то проявляет интерес, то я приблизительно определяю ее стоимость и называю цену. Конечно, когда начинают торговаться, я снижаю ее и часто получаю лишь половину. Но даже в таких случаях доход у меня бывает неплохой, я это должен признать. А все эти вещи я покупаю у моряков, и обычно по дешевке.

Мосье Зеропулос перевел дыхание и со счастливым видом продолжал говорить, очень довольный своей персоной и тем, как легко и свободно он разговаривает с этими господами.

– Эта трубка со стрелами лежала у меня давно, наверно, года два. Она была вон там, на том подносе вместе с ожерельем из мелких ракушек и красным индийским тюрбаном. А рядом стояли деревянные необработанные идолы и несколько четок из нефрита, очень дешевых. Никто этих вещей не замечал, никто о них не спрашивал. Но вот пришел этот американец и сразу ими заинтересовался.

– Американец?

– Да, да, американец, в этом не могло быть никакого сомнения. Не лучший из американцев. Из тех, кто ничего ни о чем не знает, но хочет привезти домой какую-либо диковинку. Да, я быстренько это сообразил, рассказал об обычаях некоторых племен, о смертельных ядах, которые они применяют. Я объяснил ему, что такие вот вещи поступают в продажу не часто, что их не всегда можно достать. Он спросил о цене, я назвал свою цену. Не очень высокую. Увы. Я ждал, что он начнет торговаться, но он сразу же выложил мне названную сумму. Как жаль, что я так глупо попал впросак, ведь я мог запросить побольше! Я завернул трубку и стрелы в пакет и отдал ему. Вот и все. Но потом, когда газеты написали об этом странном убийстве, я вдруг начал думать. Я думал долго. И, наконец, решил сообщить обо всем в полицию.

– Мы весьма вам признательны, мосье Зеропулос, – сказал Фурнье. – И вам кажется, вы сможете опознать эту трубку и стрелу? В данный момент они в Лондоне, но мы предоставим вам возможность увидеть их и сказать свое слово.

– Трубка была примерно вот такой длины, – Зеропулос на столе отметил небольшой отрезок, – и вот такой толщины. Вот видите, совсем как мой карандаш. Цвет светлый. При ней было четыре стрелы, что-то вроде удлиненных колючек, обесцвеченных на конце, к ним были привязаны маленькие пушистые бантики из красного шелка.

– Из красного шелка? – вдруг резко переспросил Пуаро.

– Да, мосье. Даже вишнево-красные, хотя и немного выгоревшие.

– Странно, – сказал Фурнье. – Вы уверены, что среди них не было ни одного с черным и желтым?

– С черным и желтым? Нет, мосье.

Антиквар покачал головой. Фурнье взглянул на Пуаро и удивился его странной улыбке. Он был как будто чем-то очень доволен и удовлетворен. Фурнье никак не мог понять причины его загадочной улыбки.

– Возможно, – сказал Фурнье, полный сомнений, – что эта трубка со стрелами не имеет ничего общего с убийством. Но, тем не менее, я хотел бы попросить вас описать мне подробно этого американца.

Зеропулос пожал плечами.

– Обыкновенный американец. Говорил в нос. Французского языка не знал. Жевал резинку. У него были очки в черепаховой оправе. Кажется, был он высокого роста, не очень старый.

– Блондин или брюнет?

– Вот этого я вам сказать не могу. Он был в шляпе.

– А вы узнали бы его, увидев снова?

Зеропулос помедлил с ответом.

– Не знаю. Сюда заходит так много американцев. Он был ничем особо не примечателен.

Фурнье показал несколько фотографий, но безуспешно. Ни одна из них не напоминала Зеропулосу того американца.