Эркюль Пуаро

Тимоти приподнялся в кресле, протягивая руку. Это был крупный мужчина, очень похожий на своего брата Ричарда. Но энергичные черты Ричарда в его лице словно бы преобразились: линии рта и подбородка выдавали нерешительность характера, глаза были не так глубоко посажены. На лбу пролегли морщины, порожденные привычкой часто хмуриться от раздражения. Его статус инвалида подчеркивали плед на коленях и богатая коллекция лекарств на столике справа от кресла.

– Я не должен волноваться, – сказал Тимоти предостерегающим тоном. – Врач категорически запретил мне это. Все время твердит, чтобы я не нервничал. Посмотрел бы я, как не нервничал бы он, если бы в его семье произошло убийство! Это слишком много для одного человека – смерть Ричарда, потом разговоры о его похоронах и завещании. И, бог мой, каком завещании! А теперь вот малютка Кора убита топором. Топором! После войны Англия полна бандитов, которые бродят кругом и убивают беззащитных женщин. И ни у кого не хватает решимости положить этому конец. Куда только катится эта проклятая страна, хотел бы я знать!

Мистеру Энтвислу подобные речи были знакомы. Последние двадцать лет этот вопрос он неизменно слышал почти от каждого клиента и научился ловко парировать. Он произнес несколько уклончивых слов, которые при желании можно было принять за утешение.

– Все из-за этого окаянного лейбористского правительства, – продолжал бушевать Тимоти. – Оно пустило страну под откос. Да и теперешнее ничем не лучше. Мягкотелые слюнявые социалисты! Взгляните на нас. Не можем раздобыть приличного садовника, не в состоянии нанять прислугу, бедная Мод вынуждена сама до изнеможения возиться на кухне. Кстати, милочка, неплохо бы сегодня к обеду камбалу и сладкий пудинг. А перед этим немного консоме[2], а? Доктор Бартон сказал, что я должен поддерживать свои силы. Так о чем это я? Ах да, Кора! Можете себе представить, каково это услышать, что твоя родная сестра убита. У меня были перебои с сердцем минут двадцать, не меньше. Вы должны позаботиться обо всем вместо меня, Энтвисл. Я абсолютно не в силах заниматься чем-либо, связанным с этим делом. Кстати, что будет с долей Коры в наследстве Ричарда? Перейдет ко мне, надо думать?

Пробормотав что-то насчет дел по хозяйству, Мод поднялась и вышла из комнаты.

Тимоти откинулся в кресле и сказал:

– Теперь можно поговорить о делах без всяких глупых женских замечаний.

– Сумма, с которой должна была получать доход Кора, – разъяснил мистер Энтвисл, – теперь будет разделена поровну между вами и вашими племянником и племянницами.

– Но послушайте, – щеки Тимоти побагровели от негодования, – я ведь ее ближайший родственник! Единственный оставшийся в живых брат.

Мистер Энтвисл, стараясь не очень раздражать собеседника, изложил пункты завещания Ричарда Абернети, заодно мягко напомнив, что ему была послана копия этого документа.

– Уж не думаете ли вы, что я буду ломать себе голову над вашими юридическими терминами? – сварливо вопросил Тимоти. – Эти мне юристы! Я просто ушам своим не поверил, когда Мод вернулась домой и рассказала мне о завещании. Был уверен, что она все перепутала. Женщины такие тупицы! Мод лучшая женщина в мире, но женщины ни черта не смыслят в денежных делах. Мне кажется, что моя жена даже не понимает, что, не умри сейчас Ричард, нам, пожалуй, пришлось бы выметаться отсюда.

– Но если бы вы обратились к Ричарду...

Тимоти рассмеялся отрывистым лающим смехом.

– Это не в моем стиле. Наш отец оставил всем нам по вполне приличной доле своих денег на тот случай, если мы не захотим вступить в семейную фирму. Я не захотел. Духовно я выше торговли мозольным пластырем, Энтвисл. Ричарду мои взгляды пришлись не по душе. Ну, из-за налогов и всяких других причин мне пришлось реализовать значительную часть капитала. Как-то я намекнул Ричарду, что содержать этот дом становится трудновато. Он же высказался в том смысле, что нам, дескать, лучше подыскать себе что-нибудь поменьше по размерам. Говорил, что и Мод тогда будет легче. О нет, я не стал бы просить Ричарда о помощи! Но, могу сказать вам, Энтвисл, все эти заботы ужасно отразились на моем здоровье. Человека в моем состоянии не следовало бы заставлять волноваться. Когда Ричард умер, я не мог не горевать – ведь как-никак он мой родной брат, – но, естественно, я почувствовал облегчение при мысли о будущем. Однако условия завещания Ричарда меня обидели, и жестоко.

– Вот как? – вопросительно протянул мистер Энтвисл. – Вы ожидали чего-то другого?

– Надо думать! Разумеется, я полагал, что после смерти Мортимера Ричард все оставит мне.

– Он намекнул вам на это?