– Только то, что, если бы не было суда над Джоном, они бы уже давно разошлись. Я не сомневался, что Джон Кавендиш еще любит свою жену, а также, что и она любит его. Но они слишком отдалились друг от друга, друг друга не поняв. Вспомните, Гастингс, когда Мэри выходила за Джона, она его не любила, и он это знал. Он весьма щепетильный человек и не хотел навязывать себя. По мере того, как он отдалялся от нее, ее любовь росла. Но они оба – горды, и гордость стала преградой между ними. Он завязал интрижку с миссис Рейкс, она решила ответить мужу тем же и сделала вид, что увлечена доктором Бауэрстайном. Помните, в день ареста Джона я сказал вам, что в моих руках счастье женщины?
– Да, теперь я понял.
– Ох, Гастингс, ничего вы не поняли! Мне ничего не стоило доказать невиновность мистера Кавендиша. Но я решил, что только суд, то есть смертельная опасность, нависшая над Джоном, заставит их забыть о гордости, ревности и взаимных обидах. Так и произошло.
– Так вы могли избавить Джона от допроса?
Я взглянул на Пуаро. Воистину надо обладать самонадеянностью моего друга, чтобы позволить судить человека за убийство матери лишь для того, чтобы помирить его с женой!
Пуаро улыбнулся.
– Наверное, вы меня осуждаете,
Я вспомнил, как несколько дней назад сидел рядом с Мэри, пытаясь хоть немного ее подбодрить. На миссис Кавендиш не было лица, бледная, изможденная, она сидела, откинувшись в кресле, и вздрагивала при каждом звуке. Вдруг в комнату вошел Пуаро со словами:
– Не волнуйтесь, мадам, я вернул вам вашего мужа.
В дверях появился Джон.
Выходя, я оглянулся. Они обнимали друг друга, не в силах произнести ни звука, но их глаза были красноречивее любых слов.
Я вздохнул.
– Пуаро, наверное, вы правы – на свете нет ничего дороже счастья влюбленных.
В дверь постучали, и в комнату вошла Синтия.
– Можно на минутку?
– Конечно, Синтия, заходите.
– Я только хотела сказать... – Синтия запнулась и покраснела, – что я вас очень люблю!
Она быстро поцеловала сначала меня, потом Пуаро и выбежала из комнаты.
– Что это означало? – проговорил я удивленно. (Конечно, приятно, когда тебя целует такая девушка, как Синтия, но зачем же это делать в присутствии Пуаро?)
– Видимо, мисс Мердок поняла, – спокойно проговорил мой друг, – что мосье Лоренс относится к ней несколько лучше, чем она предполагала.
Но ведь только что...
В этот момент мимо открытой двери прошел Лоренс.
– Мосье Лоренс! – закричал Пуаро. – Мосье Лоренс! Мне кажется, вас можно поздравить?
Лоренс покраснел и промямлил что-то невразумительное.
Воистину, влюбленный мужчина представляет из себя жалкое зрелище! Зато Синтия была очаровательна. Я тяжело вздохнул.
– Что с вами,
– Да так, ничего... Просто в этом доме живут две прекрасные женщины...
– И обе влюблены, но не в вас! Ничего, Гастингс, уверен, что и на вашей улице будет праздник!
УБИЙСТВО НА ПОЛЕ ДЛЯ ГОЛЬФА
1
ПОПУТЧИЦА
Есть один старый анекдот о молодом писателе, который, желая привлечь внимание редакторов, начал свой рассказ оригинальной фразой:
Как ни странно, мой рассказ начинается так же. Только дама, произнесшая эту фразу, не была герцогиней!
Шли первые дни июня. Я закончил дела в Париже и возвращался утренним поездом в Лондон, где проживал в одной квартире с моим старым другом, бывшим бельгийским детективом, Эркюлем Пуаро.
«Кале-экспресс» был необычно пуст – фактически со мной в купе находился еще только один пассажир. Мой отъезд из отеля был несколько поспешным, и я занимался проверкой вещей, когда поезд тронулся. До этого момента я лишь мельком заметил свою попутчицу, но она внезапно напомнила о своем существовании самым неожиданным образом. Вскочив с места, она опустила оконную раму и высунула голову наружу, но тут же убрала, громко воскликнув: «Черт побери!»
Ну, мои взгляды старомодны. Я считаю, что женщина должна быть женственной. У меня не хватает терпения смотреть на современных неврастеничных девиц, которые танцуют с утра до вечера, курят, как паровозные трубы, и употребляют слова, которые заставили бы покраснеть торговку рыбой из Биллингсгейта!
Слегка нахмурясь, я поднял глаза на хорошенькое, задорное личико, над которым красовалась щегольская красная шляпка, выбивались длинные черные локоны. Я подумал, что ей немногим больше семнадцати лет.
Она встретила мой взгляд нисколько не смутившись и сделала выразительную гримасу.